ГЕРЦЕН АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ

(1812-70), революционер, писатель, философ. В начале 1830-х гг. вместе с Н. П. Огаревым возглавлял студенческий кружок в Московском университете. В 1834 арестован, 6 лет провел в ссылке. Печатался с 1836 под псевдонимом Искандер. С 1842 в Москве, глава левого крыла западников. В философских трудах Дилетантизм в науке , Письма об изучении природы и др. утверждал союз философии с естественными науками. Остро критиковал крепостничество в романе Кто виноват? . С 1847 в эмиграции. После поражения европейских революций 1848-49 разочаровался в революционных возможностях Запада и разработал теорию русского социализма , стал одним из основоположников народничества. В 1853 основал в Лондоне Вольную русскую типографию. В газете Колокол обличал самодержавие, вел пропаганду социалистических идей, требовал освобождения крестьян с землей. В 1861 содействовал созданию тайного общества 3емля и воля , поддержал Польское восстание 1863-64. Умер в Париже, могила в Ницце. Автобиографическое сочинение Былое и думы (1852-68) один из шедевров отечественной мемуарной литературы.

Смотреть больше слов в «Энциклопедии Истории отечества»

ГЕРШЕНЗОН МИХАИЛ (МЕЙЛИХ) ОСИПОВИЧ →← ГЕРОНТИЙ

Смотреть что такое ГЕРЦЕН АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ в других словарях:

ГЕРЦЕН АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ

(псевдоним Искандер) — знаменитый публицист. Он был незаконный сын богатого помещика Ивана Алексеевича Яковлева и вывезенной последним из чужих краев немки; родился в 1812 году 25 марта. В юности получил обычное барское воспитание на дому, основанное на чтении произведений иностранной литературы, преимущественно конца XVIII века. Французские романы, комедии Бомарше, Коцебу, произведения Гете, Шиллера с ранних лет настроили мальчика в восторженном, сантиментально-романтическом тоне. Систематических занятий не было, но гувернеры — французы и немцы — сообщили талантливому мальчику твердое знание иностранных языков. Благодаря знакомству с Шиллером, Г. проникся свободолюбивыми стремлениями, развитию которых много содействовал учитель русск. словесности И. E. Протопопов, приносивший Г. тетрадки стихов Пушкина: "Оды на свободу", "Кинжал", "Думы" Рылеева и пр., и Бушо, французский эмигрант, уехавший из Франции, когда "развратные и плуты" взяли верх. К этому присоединилось влияние молоденькой "Корчевской кузины" Г. (впоследствии Татьяна Пассек), которая поддерживала детское самолюбие молодого фантазера, пророча ему необыкновенную будущность. Уже в 1829 — 1830 гг. Г. написал <span class="italic">философскую</span> статью о Шиллеровом Валленштейне. В этот юношеский период жизни Герцена его идеалом был сначала Карл Моор, а потом Поза. Г. грезил дружбой, мечтал о борьбе и страданиях за свободу. В таком настроении поступил Г. в Московский университет на физико-математическое отделение, и здесь это настроение еще более усилилось. В университете Г. принимал участие в так называемой "маловской истории", но отделался сравнительно легко — заключением, вместе со многими товарищами, в карцере. Университетское преподавание велось тогда плохо и мало принесло пользы; только Каченовский своим скептицизмом да Павлов, умудрявшийся на лекциях сельского хозяйства знакомить слушателей с немецкой философией, будили молодую мысль.Молодежь была настроена, однако, довольно бурно; она приветствовала Июльскую революцию (как это видно из стихотворений Лермонтова) и другие народные движения (много содействовала оживлению и возбуждению студентов появившаяся в Москве холера, в борьбе с которой деятельное и самоотверженное участие приняла вся университетская молодежь). К этому времени относится встреча Г. с Вадимом Пассеком, превратившаяся потом в дружбу, установление дружеской связи с Огаревым, Кетчером и др. Кучка молодых друзей росла, шумела, бурлила; допускала по временам и небольшие кутежи, вполне невинного, впрочем, характера; усердно занималась чтением, увлекаясь по преимуществу вопросами общественными, занимаясь изучением русской истории, усвоением идей Сен-Симона и др. социалистов. В 1834 году все члены кружка Герцена и он сам были арестованы. Г. был сослан в Пермь, а оттуда в Вятку, где и определен на службу в канцелярию губернатора. За устройство выставки местных произведений и объяснения, данные при ее осмотре Наследнику Цесаревичу, Герцен, по ходатайству Жуковского, был переведен на службу советником правления во Владимир, где женился, увезши тайно из Москвы свою невесту, и где провел самые счастливые и светлые дни своей жизни. В 1840 г. Г. было разрешено возвратиться в Москву. Здесь ему пришлось столкнуться с знаменитым кружком гегельянцев Станкевича и Белинского, защищавших тезис полной разумности всякой действительности. Увлечение гегельянством доходило до последних пределов, понимание философии Гегеля было односторонне; с чисто-русской прямолинейностью спорящие стороны не останавливались ни перед каким крайним выводом ("Бородинская годовщина" Белинского). Г. тоже принялся за Гегеля, но из основательного изучения его вынес результаты совершенно обратные тем, какие делали сторонники идеи о разумной действительности. Между тем, в русск. обществе сильно распространились, одновременно с идеями нем. философии, социалистические идеи Прудона, Кабе, Фурье, Луи Блана; они имели влияние на группировку литературных кружков того времени. Большая часть приятелей Станкевича сблизилась с Г. и Огаревым, образуя лагерь западников; другие примкнули к лагерю славянофилов, с Хомяковым и Киреевским во главе (1844). Несмотря на взаимное ожесточение и споры, обе стороны в своих взглядах имели много общего и прежде всего, по признанию самого Г., общим было "чувство безграничной обхватывающей все существование любви к русск. народу, к русск. складу ума". Противники, "как двуликий Янус, смотрели в разные стороны, в то время как сердце билось одно". "Со слезами на глазах", обнимаясь друг с другом, разошлись недавние друзья, а теперь принципиальные противники, в разные стороны.<br><p>В 1842 г., Г., отслужив год в Новгороде, куда он попал не по своей воле, получает отставку, переезжает на жительство в Москву, а затем, вскоре после смерти своего отца, уезжает навсегда за границу (1847). В 1848 г. Г. принимал участие, впрочем, исключительно теоретическое, в парижском перевороте; сблизился с Прудоном и другими выдающимися деятелями революции и европейского радикализма. Впоследствии он был дружен с Гарибальди и друг. и вместе с Прудоном издавал одно время газету "Ami du peuple"; ко времени же пребывания Г. в Париже относится печальная история увлечения его жены поэтом Гервегом (см.). Вынужденный, по требованию полиции, оставить Францию, Г. переехал в Швейцарию, где и натурализовался; затем он жил некоторое время в Ницце и около 10 лет в Лондоне, где основал русскую типографию для печатания запрещенных изданий и с 1857. г. издавал еженедельную газету "Колокол". В 1864—67 гг. Г., издавал в Женеве последние листки "Колокола". 9 (21) января 1870 г. умер от воспаления легких в Париже, куда незадолго перед тем прибыл по своим семейным делам. Литературная деятельность Г. началась еще в 30-х годах. В "Атенее" за 30 год (II т.) его имя встречается под одним переводом с франц. Первая статья, подписанная псевдонимом Искандер, напеч. в "Телескопе" за 1836 г. ("Гофман"). К тому же времени относится "Речь, сказанная при открытии вятской публичной библиотеки" и "Дневник" (1842). Во Владимире написаны: "Зап. одного молодого человека" и "Еще из записок молодого человека" ("Отд. Зап.", 1840—41; в этом рассказе в лице Трензинского изображен Чаадаев). С 1842 по 1847 г. помещает в "От. Зап." и "Соврем." статьи: "Дилетантизм в науке", "Дилетанты-романтики", "Цех ученых", "Буддизм в науке", "Письма об изучении природы". Здесь Г. восставал против ученых педантов и формалистов, против их схоластической науки, отчужденной от жизни, против их квиетизма. В статье "Об изучении природы" мы находим философский анализ различных методов знания. Тогда же Г. написаны: "По поводу одной драмы", "По разным поводам", "Новые вариации на старые темы", "Несколько замечаний об историческом развитии чести", "Из записок доктора Крупова", "Кто виноват", "Сорока воровка", "Москва и Петербург", "Новгород и Владимир", "Станция Едрово", "Прерванные разговоры". Из всех этих произведений, поразительно блестящих, и по глубине мысли, и по художественности и достоинству формы, — особенно выделяются: повесть "Сорока воровка", в которой изображено ужасное положение "крепостной интеллигенции", и роман "Кто виноват", посвященный вопросу о свободе чувства, семейных отношениях, положении женщины в браке. Основная мысль романа та, что люди, основывающие свое благополучие исключительно на почве семейного счастья и чувства, чуждые интересов общественных и общечеловеческих, не могут обеспечить себе прочного счастья, и оно в их жизни всегда будет зависеть от случая.<br></p><p>Из произведений, написанных Г. за границей, особенно важны: письма из "Avenue Marigny" (первые напечатаны в "Соврем.", все четырнадцать под общим заглавием: "Письма из Франции и Италии", изд. 1855 г.), представляющие замечательную характеристику и анализ событий и настроений, волновавших Европу в 1847—1852 гг. Здесь мы встречаем вполне отрицательное отношение к западно-европейской буржуазии, ее морали и общественным принципам и горячую веру автора в грядущее значение четвертого сословия. Особенно сильное впечатление и в России, и в Европе произвело сочинение Г.: "С того берега" (первоначально по-нем. "Vom andern Ufer" Гамб., 1850; по-русски, Лонд., 1855; по-франц., Женева, 1870), в котором Г. высказывает полное разочарование Западом и западной цивилизацией — результат того умственного переворота, которым закончилось и определилось умственное развитие Г. в 1848—1851 г. Следует еще отметить письмо к Мишле: "Русский народ и социализм" — страстную и горячую защиту русск. народа против тех нападок и предубеждений, которые высказывал в одной своей статье Мишле. "Былое и Думы" — ряд воспоминаний, имеющих частью характер автобиографический, но дающих и целый ряд высокохудожественных картин, ослепительно-блестящих характеристик, и наблюдений Г. из пережитого и виденного им в России и за границей.<br></p><p>Все другие сочинения и статьи Герцена, как, например, "Старый мир и Россия", "Le peuple Russe et le socialisme", "Концы и начала", и др. представляют простое развитие идей и настроений, вполне определившихся в период 1847—1852 гг. в сочинениях, указанных выше. О характере литературной и общественной деятельности Г. и о его мировоззрении существуют довольно превратные взгляды, главным образом благодаря той роли, какую играл Г. в рядах эмиграции. По натуре Г. не был пригоден к роли агитатора и пропагандиста или революционера. Это был, прежде всего, человек широко и разносторонне образованный, с умом пытливым и созерцательным, страстно ищущим истины. Влечение к свободе мысли, "вольнодумство", в лучшем значении этого слова, особенно сильно были развиты в Г. Он не понимал фанатической нетерпимости и исключительности и сам никогда не принадлежал ни к одной, ни явной, ни тайной партии. Односторонность "людей дела" отталкивала его от многих революционных и радикальных деятелей Европы. Его тонкий и проницательный ум быстро постиг несовершенства и недостатки тех форм западной жизни, к которым первоначально влекло Г. из его непрекрасного далека русской действительности 40-х годов. С поразительной последовательностью Герцен отказался от увлечений Западом, когда он оказался в его глазах ниже составленного раньше идеала. Эту умственную независимость и непредубежденность Г., способность подвергать сомнению и испытанию самые заветные стремления, даже такой противник общего характера деятельности Г., как Н. Н. Страхов, называет явлением во многих отношениях прекрасным и полезным, так как "действительная свобода не даром считается одним из необходимых условий правильного мышления". Как последовательный гегельянец, Г. верил, что развитие человечества идет ступенями и каждая ступень воплощается в известном народе. Таким народом по Гегелю были пруссаки. Г., смеявшийся над тем, что гегелевский бог живет в Берлине, в сущности перенес этого бога в Москву, разделяя с славянофилами веру в грядущую смену германского периода славянским. Вместе с тем, как последователь Сен-Симона и Фурье, он соединял эту веру в славянский фазис прогресса с учением о предстоящей замене господства буржуазии торжеством рабочего класса, кот. должно наступить, благодаря русской общине, только что перед тем открытой немцем Гакстгаузеном. Вместе со славянофилами Г. отчаивался в западной культуре. Запад сгнил и в его обветшавшие формы не влить уже новой жизни. Вера в общину и рус. народ спасала Г. от безнадежного взгляда на судьбу человечества. Впрочем, Г. не отрицал возможности того, что и Россия пройдет через стадию буржуазного развития. Защищая русское будущее, Г. утверждал, что в русск. жизни много безобразного, но зато нет закоснелой в своих формах пошлости. Русское племя — свежее девственное племя, у которого есть "чаянье будущего века", неизмеримый и непочатой запас жизненных сил и энергий; "мыслящий человек в России — самый независимый и самый непредубежденный человек в свете". Г. был убежден, что славянский мир стремится к единству, и так как "централизация противна славянскому духу", то славянство объединится на принципах федераций. Относясь свободомысленно ко всем религиям, Г. признавал, однако, за православием многие преимущества и достоинства по сравнению с католицизмом и протестантством. И по другим вопросам Г. высказывал мнения, часто противоречившие западническим взглядам. Так, он относился довольно равнодушно к разным формам правления.<br></p><p>Влияние Г. в свое время было громадно. Значение деятельности Г. в крестьянском вопросе вполне выяснено и установлено (В. И. Семевский, проф. Иванюков, сенат. Семенов и др.). Гибельным для популярности Г. было его увлечение польским восстанием. Г. не без колебания стал на сторону поляков, довольно долго относясь к их делегатам несколько подозрительно (Посм. соч., стр. 213—215); окончательно он уступил, только благодаря настойчивому давлению со стороны Бакунина. В результате — "Колокол" потерял своих подписчиков (вместо 3000 их осталось не более 500).<br></p><p>Ср. Страхова, "Борьба с Западом" (т. 2); Скабичевского, "Сочинения" (т. I); Анненкова, "Замечательное десятилетие" ("В. Е.", 1880, 1—5); "Переписка с друзьями" (СПб., 1891); Т. П. Пассек, "Из дальних лет"; наиболее подробная биогр. статья v. Althaus, "Unsere Zeit" (1872, VIII. 1); "Переписка замечательных деятелей" ("Русск. М.", 1890); Некролог ("В. Е.", 1870, 2, и "От. Зап."); "Воспом. Свербеева" ("Русск. Арх.", 1870). Собрание сочинений Г. издано в 10 томах (Женева, 1875—1880). В России напечатаны сборник написанных до отъезда за границу статей "Раздумье" (1870) и "Кто виноват" (посл. изд. 1891) <span class="italic"><br><p>К. А—жин. </p></span><br></p>... смотреть

ГЕРЦЕН АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ

Герцен Александр Иванович (псевдоним ≈ Искандер) [25.3(6.4).1812, Москва, ≈ 9(21).1.1870, Париж], русский революционер, писатель, философ и публицист. ... смотреть

ГЕРЦЕН АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ

политический деятель, внебрачный сын знатного русского барина Ив. Ал. Яковлева и немки Луизы Гааг, которую Яковлев, возвращаясь после многолетнего путешествия по Европе, взял с собою в Москву. 25 марта 1812 г. она стала матерью ребенка, которому Яковлев дал фамилию Герцен (от немецкого слова *Herz* - сердце). Первые годы мальчика прошли уныло и одиноко, но необыкновенно богато одаренная его натура стала развертываться очень рано. У матери научился он немецкому языку, в разговорах с отцом и гувернерами - французскому. У Яковлева была богатая библиотека, состоявшая почти исключительно из сочинений французских писателей XVIII в., и в ней мальчик рылся вполне свободно. Такое чтение возбудило в душе мальчика множество требовавших разрешения вопросов. С ними и обращался юный Герцен к своим учителям-французам, в числе которых был принимавший участие во французской революции старик Бюшо, и русским, в особенности студенту из семинаристов Протопопову , который, заметив любознательность мальчика, знакомил его с произведениями новой русской литературы и - как писал впоследствии Герцен - стал носить ему *мелко переписанные и очень затертые тетрадки стихов Пушкина - *Ода на свободу*, *Кинжал* - и *Думы* Рылеева*. Герцен все это списывал и заучивал наизусть. События 14 декабря 1825 г. определили направление мыслей и стремлений, симпатий и антипатий Герцена. *Рассказы о возмущении, о суде, ужас в Москве, - писал Герцен в своих воспоминаниях, - сильно поразили меня; мне открывался новый мир, который становился все больше и больше средоточием всего нравственного существования моего; не знаю, как это случилось, но, мало понимая или очень смутно, в чем дело, я чувствовал, что я не с той стороны, с которой картечь и победы, тюрьмы и цепи. Казнь Пестеля и его товарищей окончательно разбудила ребяческий сон души моей*... Окончилось и одиночество мальчика. Он познакомился, а вскоре и близко сошелся с сыном дальнего родственника Яковлева, Огаревым . Эта близость перешла затем в самую тесную дружбу. Добрый, мягкий, мечтательный, готовый отдать всего себя на служение ближним, Огарев превосходно дополнял живого, энергичного Герцена. Друзья виделись очень часто, вместе читали, делали совместно большие прогулки, во время которых их мысли и мечты устремлялись на борьбу с окружавшею русскую жизнь несправедливостью. В одну из таких прогулок, в 1828 г., на Воробьевых горах, Герцен и Огарев поклялись в вечной дружбе и неизменном решении отдать всю жизнь на служение свободе. Что под этою *свободою* понималось, для них было еще неясно, но воображение рисовало и героев французской революции, и декабристов, и Карла Мора, и Фиеско, и маркиза Позу... Преодолев препятствия со стороны отца, желавшего устроить для сына военную или дипломатическую карьеру, Герцен поступил в Московский университет и погрузился в новый, шумный мир. Отличаясь чрезвычайно живым темпераментом, Герцен много учится, много читает, но еще более говорит, спорит, проповедует. *Жизнь в университете, - вспоминает он, - оставила у нас память одного продолжительного пира идей, пира науки и мечтания, иногда бурного, иногда мрачного, разгульного, но никогда порочного*. Кроме Огарева, Герцен сблизился в это время с Н.И. Сазоновым (впоследствии известный эмигрант), Н.М. Сатиным (переводчик Шекспира), А.Н. Савичем (астроном), Н.Х. Кетчером . Этот кружок задавал иногда *пиры горою*, но пиры были одухотворены глубоким содержанием. Участники их вели разговоры и споры о науке, литературе, искусстве, философии, политике; зарождался если не тот *союз Пестеля и Рылеева*, о котором мечтал, поступая в университет, Герцен, то зародыш оппозиции против трех знаменитых *догматов* русской общественно-политической жизни. Июльская революция, польское восстание, занимавшие Европу политические и литературные вопросы, - все это находило живой отклик в том студенческом кружке, центром которого стал Герцен. И тут разглядели в кружке *с внутренним ужасом*, что *и в Европе, особенно во Франции, откуда ждали пароль политический и лозунг, - дела идут не ладно*. В 1833 г. Герцен окончил университет со степенью кандидата и серебряною медалью. Он, однако, ясно понимал, что еще учиться надо много и многому, и в одном письме, написанном через несколько дней после окончания университетского курса, он писал: *Хотя я и окончил курс, но собрал так мало, что стыдно на людей смотреть*. Еще в университете он ознакомился с учением сен-симонистов, которое произвело на него очень сильное впечатление. Его мысль уже обратилась к изучению социалистических писателей Запада, но, конечно, нельзя сказать, что уже с этого времени Герцен стал социалистом. Герцен не только начала, но и конца 30-х годов - человек, страстно ищущий, а не на чем-нибудь окончательно остановившийся, хотя направление его помыслов и симпатий было вполне определенное и выражалось в стремлении к свободе. Через год после окончания курса Герцен, Огарев и несколько других лиц были арестованы. Причиною ареста был самый факт существования в Москве *неслужащих*, вечно о чем-то толкующих, волнующихся и кипятящихся молодых людей, а поводом - одна студенческая вечеринка, на которой пелась содержавшая в себе *дерзостное порицание* песня, и был разбит бюст императора Николая Павловича . Дознание выяснило, что песню составил Соколовский , с Соколовским был знаком Огарев, с Огаревым дружен Герцен, и хотя на вечеринке ни Герцен, ни Огарев даже не были, тем не менее, на основании *косвенных улик* относительно их *образа мыслей*, они были привлечены к делу о *несостоявшемся, вследствие ареста, заговоре молодых людей, преданных учению сен-симонизма*. Огарев был арестован раньше своего друга. В последние дни своей жизни на свободе Герцен встретился со своей родственницей Натальей Александровной Захарьиной, молодой девушкой, очень религиозной и любившей уже Герцена, хотя он этого раньше и не замечал. С нею Герцен вступил в разговор *в первый раз после многих лет знакомства*. Он возмущался арестом Огарева, выражал негодование на условия жизни, при которых возможны подобные факты. Наталья Александровна указывала ему на необходимость безропотно переносить испытания, памятуя Христа и апостола Павла. Попав вслед затем в тюрьму, он пишет оттуда, как и затем из ссылки, письма, полные молитвенного настроения. *Нет, в груди горит вера, сильная, живая, - писал он в письме от 10 декабря 1834 года, - Есть Провидение. Я читаю с восторгом Четьи-Минеи, - вот где божественные примеры*. В тюрьме Герцен пробыл девять месяцев, после чего, по его словам, *нам прочли, как дурную шутку, приговор к смерти, а затем объявили, что, движимый столь характерной для него, непозволительной добротой, император повелел применить к нам лишь меру исправительную, в форме ссылки*. Герцену назначили местом ссылки Пермь. *Что мне Пермь или Москва, и Москва-Пермь, - писал тогда Герцен. - Наша жизнь решена, жребий брошен, буря увлекла. Куда? Не знаю. Но знаю, что там будет хорошо, там отдых и награда*... С таким настроением Герцен прибыл в ссылку. Он жил с ним долго, но и в нем он стремился - к свободе. Наталья Александровна привела ему слова апостола Павла: *кто живет в Боге, того сковать нельзя*, - и в этом Герцен увидел путь к свободе, свободе внутренней, достижимой для каждого, а через то и вследствие того и к свободе всеобщей. Здесь начинается второй период жизни Герцена. В Перми Герцен провел всего три недели и затем, по распоряжению властей, был переведен в Вятку, с зачислением в качестве *канцеляриста* на службу к губернатору Тюфяеву, типичному представителю дореформенной администрации. Тюфяев принял Герцена очень неприязненно, и не известно, чем бы окончились его придирки и преследования, если бы не случились некоторые благоприятные для ссыльного обстоятельства. Министр внутренних дел задумал учредить по всей России губернские статистические комитеты и потребовал от губернаторов прислать ему по этому поводу свои отзывы. Для составления ответа на такую неслыханную *входящую* пришлось обратиться к *ученому кандидату Московского университета*. Герцен обещал не только составить требуемый *отзыв*, но и заняться фактическим осуществлением желания министра, с тем чтобы его освободили от бесполезного ежедневного пребывания в губернаторской канцелярии и разрешили работать на дому. Тюфяеву пришлось на это согласиться. Вскоре произошло уже в более резкой форме столкновение Герцена с Тюфяевым, и ссыльному пришлось бы, наверно, совершить путешествие в места гораздо более отдаленные, если бы судьба еще раз не пришла Герцену на помощь. В это время путешествовал по России, в сопровождении Жуковского и Арсеньева , бывший тогда наследником престола Александр Николаевич . Тюфяев получил из Петербурга приказание устроить в Вятке, для ознакомления наследника с естественными богатствами края, выставку, расположивши экспонаты *по трем царствам природы*. Пришлось снова обратиться к Герцену, который давал и объяснения наследнику. Удивленные обилием познаний у молодого человека в вятской глуши, Жуковский и Арсеньев стали подробно расспрашивать Герцена, кто он и каким образом попал он в Вятку. Узнав в чем дело, они обещали ходатайствовать о возвращении Герцена из ссылки. Полным успехом ходатайство это не увенчалось, но, благодаря Жуковскому и Арсеньеву, вскоре состоялось распоряжение о переводе Герцена из Вятки во Владимир. Между тем сделано было из Петербурга распоряжение завести во всех губернских городах *Губернские Ведомости*, с приложением к ним так называемого *неофициального отдела*. Заменивший Тюфяева губернатор Корнилов предложил Герцену заведование этим отделом. Герцен много ездил по губернии для собирания материалов для газеты, знакомился с народным бытом, поместил в *Губернских Ведомостях* целый ряд статей экономического и этнографического содержания. При деятельном его участии в Вятке была основана первая публичная библиотека, при чем он произнес речь, вошедшую потом в полное собрание его сочинений. В Вятке же Герцен сблизился с находившимся там в ссылке знаменитым архитектором Витбергом и испытал на себе очень сильно его влияние. *Natalie, - писал Герцен, - едва указала мне Бога, и я стал веровать. Пламенная же душа артиста переходила границы и терялась в темном, но величественном мистицизме, и я нашел в мистицизме больше жизни и поэзии, чем в философии. Благословляю то время*. Тогда же Герцен начал писать *Легенду о святом Федоре* и *Мысль и Откровение*. О последней статье Герцен отзывается так: *в ней я описывал мое собственное развитие, чтобы раскрыть, как опыт привел меня к религиозному воззрению*. В том же настроении находился Герцен и во Владимире, где самым крупным фактом его жизни была женитьба на Н.А. Захарьиной. *От роду в первый раз я сегодня исповедовался, - писал Герцен 13 марта 1838 г., - такой победы достиг с помощью Наташи над своей душой*. Но за этим наступил и кризис. *Что ни говори, милый друг, - писал он той же Наташе, - а я никак не могу принудить себя к той небесной кротости, которая составляет одно из главных свойств твоего характера, я слишком огнен*. Сильный ум Герцена, огромное количество собранных сведений, беспорядочно еще лежавших в сознании, мятущийся дух и жаждавшая деятельности натура, - все это еще было окутано густой пеленой вятско-владимирских настроений, но уже рвалось разорвать их, ждало лишь толчка, чтобы дать того Герцена, отличительною чертой которого была не *резиньяция*, а жажда борьбы. Таким толчком явилось для Герцена изучение Гегеля, произведениями которого зачитывались тогда все друзья Герцена в Москве. Изучение это привело Герцена к выводам, обратным тем, которые сделали из Гегеля Белинский и другие *гегелианцы* того времени. Белинский проповедовал известное *примирение*; Герцен нашел, что философия Гегеля является *алгеброй революции*. На этой почве и произошло вскоре столкновение Герцена с Белинским, кончившееся их временным разрывом; потом, когда Белинский признал свои взгляды неправильными, между ним и Герценом установилась дружба, продолжавшаяся всю их жизнь. После Владимира Герцену разрешено было жить в Петербурге, но тут снова дала себя ему почувствовать *гнусная российская действительность*. В Петербурге будочник убил прохожего; об этой истории говорили всюду, и о ней же, как об одной из петербургских новостей, Герцен сообщил в письме к отцу. Письмо было перлюстрировано, и Герцену снова назначена была ссылка в Вятку. Лишь при помощи больших хлопот удалось переменить ссылку в Вятку на ссылку в Новгород, куда Герцен был послан на службу советником губернского правления. Там ему пришлось заведовать делами о злоупотреблениях помещичьей властью, делами о раскольниках и... делами о лицах, состоящих под надзором полиции, а в числе таких лиц был и он сам. Параллельно с накоплением уроков, черпаемых из самой жизни, Герцен непрерывно работал над вопросами теоретическими. Вскоре ему удалось познакомиться с книгой самого *левого* из гегелианцев: Огарев был за границей и оттуда привез *Сущность христианства* Фейербаха. Чтение этой книги произвело на Герцена очень сильное впечатление. В Новгороде Герцен стал писать и свой известный роман: *Кто виноват*. Благодаря хлопотам друзей Герцену удалось вырваться и из Новгорода, выйти в отставку и переехать в Москву. Там и прожил он с 1842 по 1847 г. - последний период своей жизни в России. Этот период наполнен самой интенсивной работой. Постоянное общение с Белинским, Грановским , Чаадаевым и др., споры с славянофилами, литературная деятельность составляли главное содержание жизни Герцена. Он вырастал все более и более в такую выдающуюся силу, что Белинский пророчил ему место *не только в истории русской литературы*, но и *в истории Карамзина*. Как и во множестве других случаев, Белинский не ошибся. Литературная деятельность Герцена не поставила его в ряды русских писателей-классиков, но она тем не менее в высокой степени замечательна. Здесь и разработка философских проблем, и вопросы этики, и русский быт того времени, с его гнетущим влиянием на живые силы страны, и горячая любовь к родной земле, родному народу. Как и все лучшие русские люди *сороковых годов*, Герцен видел очень хорошо, что основным злом России является крепостное право, но бороться в литературе именно с этим злом, которое признавалось, наряду с самодержавием, *догматом политической религии* в России, было особенно трудно. Тем не менее в рассказе *Сорока-воровка* и в известном романе *Кто виноват* Герцен, насколько было возможно, касался и этой запретной темы. Пристально вглядывался Герцен и в другой вопрос, еще более сложный - в вопрос об отношениях между полами. Этот вопрос составляет основную тему романа *Кто виноват*; к нему же Герцен возвращался не раз и в других своих произведениях, особенно в статье: *По поводу одной драмы*. Эта статья написана под впечатлением *самой обыкновенной пьесы*, но в том и сила интеллектуальной и моральной личности Герцена, что его взор видел в самых *обыкновенных* вещах такие стороны, мимо которых тысячи людей проходят совершенно равнодушно. Столь же пристально всматривался Герцен и в вопрос о роли отвлеченного знания, теоретических идей, абстрактной философии. Этой теме он посвятил статьи *Дилетанты в науке*, *Дилевантл-роьантикш*, *Дшлхтанты0и0цхх0узеэых* и0*Буддшзь в эаукх*, яршчхм0пюд *наукой* Герцен разумеет вообще теоретическую работу человеческой мысли и в частности - философию. Герцен требует от человека одновременно и широты, и глубины. К специалисту в той или иной области он предъявляет требование откликаться и на все запросы живой жизни, другими словами, - быть гражданином. То же требование он предъявляет и к *дилетантам*, настаивая на том, чтобы основательно изучили хоть один какой-нибудь вопрос. Глубоко занимал Герцена также вопрос об отношениях между личностью и коллективностью. В древнем мире личность была всецело принесена в жертву коллективности. *Средние века обернули вопрос, - существенным сделали личность, несущественным res publica. Но ни то, ни другое решение не может удовлетворить совершенного человека*. *Одно разумное, сознательное сочетание личности и государства приведет к истинному понятию о лице вообще. Сочетание это - труднейшая задача, поставленная современным мышлением*... Если к этому прибавить такие произведения Герцена, как *Письма об изучении природы*, являющиеся очерками истории философии и изложением философских взглядов самого Герцена, то станет ясна вся многосторонность тем, которые волновали его еще в сороковых годах. И над всеми этими темами веяло то живое чувство, которое определяло содержание и всей жизни Герцена. Это содержание он охарактеризовал сам, уже на закате дней своих, в таких словах: *господствующая ось, около которой шла наша жизнь, - это наше отношение к русскому народу, вера в него, любовь к нему, желание деятельно участвовать в его судьбах*. При тех условиях, при которых протекала жизнь Герцена в России, он мог высказать в печати лишь небольшую долю тех мыслей, над которыми он усиленно работал. Его умственные интересы и запросы были громадны. Он напряженно следит за развитием социалистических учений в Европе, изучает Фурье, Консидерана, Луи-Блана, воздает им должное, но сохраняет самостоятельность и собственной мысли. Он говорит о них в своем дневнике: *хорошо, чрезвычайно хорошо, но не полное решение задачи. В широком светлом фаланстере их тесновато; это устройство одной стороны жизни, другим неловко*. Эта запись относится к 1844 г., но в ней слышится уже Герцен периода его жизни в Европе. Наиболее полное впечатление производит на Герцена Прудон, об известном произведении которого, *Qu'est ce que la propriete?*, Герцен отозвался в своем дневнике так: *прекрасное произведение, не токмо не ниже, но выше того, что говорили и писали о нем... Развитие превосходно, метко, сильно, остро и проникнуто огнем*. В то же время Герцен изучает историю России, быт народа русского, склад его психической жизни. Он подходит к вопросу: какая сила сохранила многие прекрасные качес тва русского народа, несмотря на татарское иго, немецкую муштру и отечественный кнут? - Это сила православия, - говорили славянофилы: лишь из нее исходит, как производное, дух соборности народа, а внешним выражением этого духа является общинный быт русского крестьянства. Образованные слои общества оторвались от народа в *петербургский период* русской истории, и в этом все наше несчастье. Весь вопрос сводится теперь к возвращению *к народу*, к слиянию с ним. Русский народ в быте своем решил ту самую задачу, которую *Запад* поставил лишь в мысли. Герцен не соглашался с предпосылками, из которых исходили воззрения славянофилов, но несомненно, что их взгляды на *особенности* экономического быта России были им в значительной степени усвоены и заняли место в позднейших его воззрениях. Это он признавал и сам. Несмотря на кипучую умственную жизнь, Герцен чувствовал, что дела, постоянного дела, для его сил в России того времени нет, и эта мысль приводила его иногда почти в отчаяние. *Спорили, спорили, - записывал он в своем дневнике, - и, как всегда, кончили ничем, холодными речами и остротами. Наше состояние безвыходно, потому что ложно, потому что историческая логика указывает, что мы вне народных потребностей, и наше дело - отчаянное страдание*. Герцена тянуло в Европу, но на просьбы Герцена о выдаче заграничного паспорта для лечения там жены император Николай положил резолюцию: *не надо*. Условия русской жизни страшно давили Герцена; между тем Огарев был уже за границей и оттуда писал своему другу: *Герцен! А ведь жить дома нельзя. Я убежден, что нельзя. Человек, чуждый своему семейству, обязан разорвать со своим семейством... Мне надоело все носить внутри, мне нужен поступок. Мне, - слабому, нерешительному, непрактичному, dem Grubelenden, - нужен поступок. Что же после того вам, более меня сильным?* Герцен и сам чувствовал всем существом, что *жить дома нельзя*, но немало тяжелых дней он перенес прежде, чем желанная возможность наступила, и перед ним раскрылись двери душной русской тюрьмы 40-х годов. Радость освобождения, новизна ощущения возможности дышать вольной грудью и та повышенная атмосфера, которою отличался во всей Европе, и особенно во Франции, канун бурь 1848 г., - все это наполнило душу Герцена радостью. Прибыв, в 1847 г., прямо в Париж, он весь погрузился в открывшуюся перед ним новую жизнь. Он быстро сблизился с вождями французского общественного движения того времени и имел поэтому возможность наблюдать развертывавшиеся события очень близко. *Дом Герцена, - вспоминает бывший в то время также за границей Анненков , - сделался подобием Дионисиева уха, где ясно отражался весь шум Парижа, малейшие движения и волнения, пробегавшие на поверхности его уличной и интеллектуальной жизни*. Но сквозь внешние декорации этой жизни скоро разглядел Герцен и ее теневые стороны. Уже в *Письмах из Avenue Marigny* встречаются строки, ясно указывающие на ту неудовлетворенность, которую он тогда испытывал. *Франция ни в какое время не падала так глубоко в нравственном отношении, как теперь*, - писал он уже 15 сентября 1847 г. Весь строй французской жизни, весь быт Франции, который Герцен называл *мещанским*, возбуждал в душе его все более и более глубокую антипатию. *Разврат, - писал он, - проник всюду: в семью, в законодательный корпус, литературу, прессу. Он настолько обыкновенен, что его никто не замечает, да и замечать не хочет. И это разврат не широкий, не рыцарский, а мелкий, бездушный, скаредный. Это разврат торгаша*. Что касается вождей движения, то и тут первое впечатление от бесед с ними, равное, как шутливо замечал он, *некоторым образом чину, повышению по службе*, быстро сменилось скептическим к ним отношением. *У меня все опыты идолопоклонства и кумиров не держатся и очень скоро уступают место полнейшему отрицанию*. Его потянуло в Италию, где в то время освободительное движение шло, по-видимому, иным, нежели во Франции, руслом. *Я нравственно выздоровел, - писал Герцен, - переступив границы Франции; я обязан Италии обновлением веры в свои силы и в силы других; многие упования снова воскресли в душе; я увидел одушевленные лица, слезы, я услышал горячие слова... Вся Италия просыпалась на моих глазах. Я видел неаполитанского короля, сделанного ручным, и папу, смиренно просящего милостыню народной любви*. Весть о февральской революции во Франции и о провозглашении там Второй Республики опять привлекла Герцена в Париж, где горячка событий захватила его очень сильно; но впечатление, которое произвела на него Франция в первый его туда приезд, нисколько не уменьшилось и теперь. Все яснее и яснее видел он, что революции опереться не на что и что Париж неудержимо стремится к катастрофе. Она и произошла в *июньские дни*, которые Герцен пережил в Париже. Страшное впечатление произвели они на него. *Вечером 26 июня мы услышали после победы над Парижем правильные залпы, с небольшими расстановками... Мы все взглянули друг на друга, у всех лица были зеленые. *Ведь это расстреливают*, - сказали мы в один голос и отвернулись друг от друга. Я прижал лоб к стеклу окна и молчал...* Последовавшие и далее сцены отличались тем же характером: *Надменная национальная гвардия с тупой злобой на лице берегла свои лавки, грозя штыком и прикладом; ликующие толпы пьяной мобили ходили по бульварам, распевая; мальчишки 15 - 17 лет хвастались кровью своих братьев. Кавеньяк возил с собою какого-то изверга, убившего десяток французов... Сомнение заносило свою тяжелую ногу на последние достояния, оно перетряхивало не церковную ризницу, не докторские мантии, а революционные знамена*... Вскоре пришлось Герцену, во избежание ареста, бежать из Парижа в Женеву, хотя на бумаге во Франции продолжала существовать республика. Еще в Париже у Герцена созрело решение не возвращаться в Россию. Как ни ужасно было все, пережитое им в Европе, но Герцен успел привыкнуть к таким условиям жизни, после которых возвращение на родину казалось прямо-таки сверх человеческих сил. Бороться с условиями русской жизни, - а Герцен решил бороться с ними путем прямого на них нападения в печати на русском и иностранных языках, - можно было, лишь оставаясь в Европе. Кроме того, он хотел знакомить и Европу с Россией, - Россией действительной, а не той, которую Европе рисовали нередко подкупленные перья. Но прежде, чем положение Герцена, в качестве эмигранта, определилось окончательно, в его жизни произошли еще некоторые события. Скрывшись из Парижа в Женеву, он познакомился там со многими выходцами из разных стран и, между прочим, с Маццини, самую теплую симпатию к которому он сохранил на всю жизнь. Там же получил он письмо от Прудона, с просьбою помочь ему в издании газеты *La voix du Peuple* и стать ближайшим ее сотрудником. Герцен послал Прудону необходимые для внесения залога 24 000 франков и стал писать в его газете. Но это продолжалось недолго: на газету наложен был ряд штрафов, из залога ничего не осталось, и газета прекратилась. После этого Герцен окончательно натурализовался в Швейцарии. К обострению реакции присоединился ряд тяжелых ударов в личной жизни Герцена. Все это приводило Герцена в самое мрачное настроение духа, и, когда произошел декабрьский coup d'etat, Герцен написал статью *Vive la mort!*... Он жил тогда в Ницце. Одно время ему казалось, что *все рухнуло - общее и частное, европейская революция и домашний кров, свобода мира и личное счастье*. Состояние, в котором он находился, он сам называл *краем нравственной гибели*, но и из него он вышел победителем: по его словам, его спасла *вера в Россию*, и он решил отдать всего себя на служение ей. Живя в Ницце, он напечатал целый ряд своих работ: то были появившиеся сначала по-немецки *Письма из Франции и Италии*, потом брошюра *О развитии революционных идей в России* (первоначально то же по-немецки в *Deutsche Jahrbucher*, затем отдельным изданием по-французски *Du developpement des idees revolutionnaires en Russie*) и, наконец, *Le peuple russe et le socialisme* (*Письмо к Мишле*). Обе эти брошюры были запрещены во Франции. Тогда же появилось в печати и знаменитое произведение Герцена *С того берега* (первоначально также по-немецки: *Von andern Ufer*). В этом знаменитом произведении Герцен поставил вопрос: *где лежит необходимость, чтобы будущее разыгрывало нами придуманную программу*, - другими словами, какие существуют объективного характера ручательства в том, что идеалы социализма осуществимы? Расставшись уже давно с теологизмом, Герцен занял такую же отрицательную позицию ко всякому философскому построению. Заявивши еще в Москве Хомякову , что он может принимать *страшные результаты свирепейшей имманенции, потому что выводы разума независимы от того, хочет ли человек или нет*, Герцен призвал на суд разума и религию земную, религию человечества, религию прогресса. *Объясните мне, пожалуйста, - спрашивал он, - отчего верить в Бога смешно, а верить в человечество не смешно, верить в царствие небесное глупо, а верить в земные утопии умно?* - Цель каждого поколения, по Герцену, - оно само. Оно должно жить, и жить жизнью человеческой - жить в социальной среде, в которой личность свободна, и в то же время общество не разрушено. Но создание таких отношений между личностью и обществом зависит лишь отчасти от нас самих, - главным же образом, от условий, уже данных предшествующей историей. Исследуя условия жизни европейских стран, Герцен приходит к выводам для этих стран весьма пессимистическим. Он находит, что Европа погрязла в невылазном болоте *мещанства*. Она, быть может, от самодержавия частной собственности и избавится, реализовав экономическую сторону проблемы социализма. Это будет лучший случай, но и тогда ей не смыть с себя мещанства; самый социализм ее будет социализмом мещанским. В худшем случае не произойдет и этого, - тогда Европа совершенно застоится в махровом цвете мещанства и окончательно в нем разложится. При таком обороте дела не исключена возможность и того, что она сделается жертвою восточных народов с более свежей кровью. Объективные условия для иных возможностей Герцен видел в России с общинным бытом ее народа и свободною от предрассудков мыслью передового слоя русского общества, того, что впоследствии получило название интеллигенции. К этому же выводу влекла Герцена и его горячая любовь к России. Он писал, что вера в Россию спасла его тогда *на краю нравственной гибели*. Эта вера воскресила все силы Герцена, и в том же произведении *С того берега* он захотел говорить Европе о народе русском, *мощном и неразгаданном, который втихомолку образовал государство в 60 миллионов, который так крепко и удивительно разросся, не утратив общинного начала, и перенес его через начальные перевороты государственного развития; который сохранил величавые черты, живой ум и широкий разгул богатой натуры под гнетом крепостного состояния и на петровский приказ образовываться - ответил через сто лет огромным явлением Пушкина*. Эта тема завладевает Герценом вполне, он варьирует ее на разные лады, приходит к заключению о возможности для России иного, отличного от западноевропейского пути развития, рассматривает общину и артель как основы для такого развития, видит в мирской сходке эмбрион, из которого должна произойти самая широкая общественность, кладет фундамент для позднейшего русского народничества, - словом, накладывает печать своей личности на движение русской интеллигенции, продолжавшееся затем целые десятки лет. Живя в Ницце, Герцен почти не видел русских. Проживал там в это же время, тоже в качестве эмигранта, Головин , редактировавший там даже газету *Le Carillon* (Трезвон); быть может, это название и натолкнуло Герцена на мысль дать впоследствии своему русскому органу имя *Колокол*. С Головиным у Герцена сколько-нибудь близких отношений не установилось. Был в Ницце еще и Энгельсон (впоследствии сотрудник *Полярной Звезды*); с ним у Герцена отношения были ближе, чем с Головиным. Похоронивши в Ницце жену, Герцен переехал в Лондон. Там поставил он первый станок вольной русской прессы. На этом станке печатались листки и брошюры (*Юрьев день*, *Поляки пронзают нас*, *Крещеная собственность* и др.), затем журнал *Полярная Звезда* и, наконец, знаменитый *Колокол*, первый номер которого вышел 1 июля 1857 г. Программа *Колокола* заключала в себе три конкретных положения: 1) освобождение крестьян от помещиков, 2) освобождение слова от цензуры и 3) освобождение податного сословия от побоев. Набрасывая эту программу, Герцен, разумеется, смотрел на нее как на программу-минимум и, называя себя в знаменитом письме к Александру II *неисправимым социалистом*, писал такие строки: *Я стыжусь, как малым мы готовы довольствоваться. Мы хотим вещей, в справедливости которых вы так же мало сомневаетесь, как и все. На первый случай вам и этого довольно*. Широта кругозора, соединенная с уменьем ставить вопросы на практически осуществимую почву, привлекла к Герцену горячие симпатии лучших элементов России конца 50-х и начала 60-х годов. Шевченко заносил в свой дневник, что хочет перерисовать портрет Герцена, *почитая имя этого святого человека* и, что, увидевши в первый раз *Колокол*, он *благоговейно поцеловал его*. Кавелин писал Герцену: *Когда ты обличал все с неслыханной и невиданной смелостью, когда ты бросал в гениальных своих статьях и памфлетах мысли, которые забегали на века вперед, а для текущего дня ставил требования самые умеренные, самые ближайшие, стоявшие на очереди, ты мне представлялся тем великим человеком, которым должна начаться новая русская история. Я плакал над твоими статьями, знал их наизусть, выбирал из них эпиграфы для будущих исторических трудов, исследований политических и философских*. *Со слезами на глазах, - рассказывает в своих воспоминаниях П.А. Кропоткин , - читали мы знаменитую статью Герцена: *Ты победил, Галилеянин*...Таких отзывов о Герцене и его журнале можно бы привести очень много. *Колоколу* и роли, которую сыграл *Колокол* в разрешении крестьянского вопроса и вообще в общественном движении в России конца 50-х и начала 60-х годов, будет посвящена особая статья. С наступлением реакции и в особенности после польского восстания влияние Герцена сильно упало; *Колокол* продолжал выходить до 1867 г. включительно, но он далеко уже не имел прежнего значения. Последний период жизни Герцена был для него временем оторванности от России и одиночества. *Отцы* отшатнулись от него за *радикализм*, а *дети* - за *умеренность*. Душевное состояние Герцена было, конечно, очень тяжелым, но он верил, что истина восторжествует, верил в мощные духовные силы русского народа и твердо переносил свое положение. Все, видевшие его в то время, единогласно свидетельствуют, что, невзирая на все пережитое и испытанное, это был все тот же живой, обаятельный, остроумный Герцен. По-прежнему интересовался он ходом событий в России, по-прежнему зорко всматривался и в положение вещей в Европе. Как проникновенно смотрел Герцен на все, вокруг него происходившее, видно из такого разительного примера: живя в конце 1867 г. (после прекращения *Колокола*) в Генуе, Герцен написал о наполеоновской Франции статью, которую можно назвать пророческой. *Святой отец, теперь ваше дело* - эти слова из Шиллерова *Дон-Карлоса* (Филипп II передает ими жизнь своего сына в руки великого инквизитора), взятые Герценом эпиграфом к статье, Герцену *так и хочется повторить Бисмарку. Груша зрела, и без его сиятельства не обойдется. Не церемоньтесь, граф. Мне жаль, что я прав; я словно прикосновенный к делу тем, что в общих чертах его предвидел. Я досадую на себя, как досадует дитя на барометр, указывающий бурю и испортивший прогулку... Граф Бисмарк, теперь ваше дело!* То были слова провидца. Через год после того, как Герцен написал эту статью (она появилась в последней книжке *Полярной Звезды*), он приехал в Париж, где 9/21 января 1870 г. и скончался. Похоронили его сначала на кладбище Pere Lachaise, а потом прах его был перевезен в Ниццу, где он покоится до настоящего времени. Над могилой высится прекрасный, изображающий Герцена стоящим во весь рост, с лицом, обращенным по направлению к России, памятник работы Забелло . 25 марта 1912 г. вся культурная Россия отметила день столетия рождения Герцена. Множество газет посвятило в этот день памяти славного гражданина земли русской горячие статьи, которые прочтены сотнями тысяч, если не миллионами, читателей, и таким образом было положено начало *духовному возвращению* Герцена на родину. С изменением существующих в России условий политической жизни такое *возвращение* будет, без сомнения, осуществлено гораздо более полным образом. Тогда не только дух Герцена, в форме полного собрания его работ и писем, но, надо надеяться, и прах великого изгнанника будет возвращен в Россию и упокоен в так горячо им любимой родной земле. Литература. Главным источником для изучения Герцена являются прежде всего его собственные произведения, имеющиеся в двух изданиях, заграничном и русском. Оба издания далеко не полны. В них не вошли многие произведения Герцена, не говоря уже об имеющей большое значение для изучения жизни и деятельности Герцена его переписке с разными лицами. Биографии Герцена: Смирнова (Ев. Соловьева; 1897); Ветринского (1908) и Богучарского (1912). Герцену посвящены также: статья Овсянико-Куликовского (характеристика); книга Батуринского *Герцен, его друзья и знакомые*; Гершензона *Социально-политические взгляды Герцена*; Плеханова , статья в 13-м выпуске *Истории русской литературы XIX в.*, и др. К написанной Ветринским биографии Герцена приложена обстоятельная библиография Герцена и о Герцене, составленная А.Г. Фоминым (доведена до 1908 г.). В. Богучарский. См. также статьи: Авдеев Михаил Васильевич ; Аксаков Константин Сергеевич ; Александр II ; Анненков Павел Васильевич ; Астракова Татьяна Алексеевна ; Бакунины ; Белинский Виссарион Григорьевич ; Бенни Артур Иванович ; Благосветлов Григорий Евлампиевич ; Боткин Василий Петрович ; Вейнберг Петр Исаевич ; Витберг Александр Лаврентьевич ; Волконская Мария Николаевна ; Гагарин Иван Сергеевич ; Гаевский Виктор Павлович ; Ге Николай Николаевич ; Герцен Александр Александрович ; Головин Иван Гаврилович ; Голохвастовы (писатели) ; Грановский Тимофей Николаевич ; Громека Степан Степанович ; Достоевский Федор Михайлович ; Драгоманов Михаил Петрович ; Дружинин Александр Васильевич ; Елагина Авдотья Петровна ; Иванов Иван Иванович (историк) ; Иванов-Разумник ; Искандер ; Калиновский Бальтазар Фомич ; Кельсиев Василий Иванович ; Кетчер Николай Христофорович ; Киреевский Иван Васильевич ; Корш Евгений Федорович ; Краевский Андрей Александрович ; Лопухин Иван Владимирович ; Лунин Михаил Сергеевич ; Маркович Богдан Афанасьевич ; Мельников Павел Иванович (Андрей Печерский) ; Назимов Владимир Иванович ; Налбандьян Микаэл ; Некрасова Екатерина Степановна ; Нечаев Сергей Геннадиевич ; Николадзе Николай Яковлевич ; Николай I ; Овсянико-Куликовский Дмитрий Николаевич ; Огарев Николай Платонович ; Павленков Флорентий Федорович ; Пассек Вадим Васильевич ; Пассек Татьяна Петровна (урожденная Кучина) ; Печерин Владимир Сергеевич ; Поджио Александр Викторович ; Пыпин Александр Николаевич ; Радищев Александр Николаевич ; Россия, разд. История русской литературы (XVIII век и первая половина XIX века) ; Россия, разд. Русская литература (1848 - 1855) ; Россия, разд. Философия ; Сатин Николай Михайлович ; Соловьев Евгений Андреевич ; Станкевич Николай Владимирович ; Толбин Василий Васильевич ; Тургенев Иван Сергеевич ; Флексер Аким Львович (А. Волынский) ; Хомяков Алексей Степанович ; Церетели Георгий Ефимович ; Чаадаев Петр Яковлевич ; Чернышевский Николай Гаврилович ; Чистяковы (М.Б., С.А.) ; Шедо-Ферроти (Федор Иванович Фиркс) ; Шелгунов Николай Васильевич ; Яковлев Василий Яковлевич (псевдоним Богучарский) .... смотреть

ГЕРЦЕН АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ

Герцен, Александр Иванович - политический деятель, внебрачный сын знатного русского барина Ив. Ал. Яковлева и немки Луизы Гааг, которую Яковлев, возвращаясь после многолетнего путешествия по Европе, взял с собою в Москву. 25 марта 1812 г. она стала матерью ребенка, которому Яковлев дал фамилию Герцен (от немецкого слова "Herz" - сердце). Первые годы мальчика прошли уныло и одиноко, но необыкновенно богато одаренная его натура стала развертываться очень рано. У матери научился он немецкому языку, в разговорах с отцом и гувернерами - французскому. У Яковлева была богатая библиотека, состоявшая почти исключительно из сочинений французских писателей XVIII в., и в ней мальчик рылся вполне свободно. Такое чтение возбудило в душе мальчика множество требовавших разрешения вопросов. С ними и обращался юный Герцен к своим учителям-французам, в числе которых был принимавший участие во французской революции старик Бюшо, и русским, в особенности студенту из семинаристов Протопопову , который, заметив любознательность мальчика, знакомил его с произведениями новой русской литературы и - как писал впоследствии Герцен - стал носить ему "мелко переписанные и очень затертые тетрадки стихов Пушкина - "Ода на свободу", "Кинжал" - и "Думы" Рылеева". Герцен все это списывал и заучивал наизусть. События 14 декабря 1825 г. определили направление мыслей и стремлений, симпатий и антипатий Герцена. "Рассказы о возмущении, о суде, ужас в Москве, - писал Герцен в своих воспоминаниях, - сильно поразили меня; мне открывался новый мир, который становился все больше и больше средоточием всего нравственного существования моего; не знаю, как это случилось, но, мало понимая или очень смутно, в чем дело, я чувствовал, что я не с той стороны, с которой картечь и победы, тюрьмы и цепи. Казнь Пестеля и его товарищей окончательно разбудила ребяческий сон души моей"... Окончилось и одиночество мальчика. Он познакомился, а вскоре и близко сошелся с сыном дальнего родственника Яковлева, Огаревым . Эта близость перешла затем в самую тесную дружбу. Добрый, мягкий, мечтательный, готовый отдать всего себя на служение ближним, Огарев превосходно дополнял живого, энергичного Герцена.Друзья виделись очень часто, вместе читали, делали совместно большие прогулки, во время которых их мысли и мечты устремлялись на борьбу с окружавшею русскую жизнь несправедливостью. В одну из таких прогулок, в 1828 г., на Воробьевых горах, Герцен и Огарев поклялись в вечной дружбе и неизменном решении отдать всю жизнь на служение свободе. Что под этою "свободою" понималось, для них было еще неясно, но воображение рисовало и героев французской революции, и декабристов, и Карла Мора, и Фиеско, и маркиза Позу... Преодолев препятствия со стороны отца, желавшего устроить для сына военную или дипломатическую карьеру, Герцен поступил в Московский университет и погрузился в новый, шумный мир. Отличаясь чрезвычайно живым темпераментом, Герцен много учится, много читает, но еще более говорит, спорит, проповедует. "Жизнь в университете, - вспоминает он, - оставила у нас память одного продолжительного пира идей, пира науки и мечтания, иногда бурного, иногда мрачного, разгульного, но никогда порочного". Кроме Огарева, Герцен сблизился в это время с Н.И. Сазоновым (впоследствии известный эмигрант), Н.М. Сатиным (переводчик Шекспира), А.Н. Савичем (астроном), Н.Х. Кетчером . Этот кружок задавал иногда "пиры горою", но пиры были одухотворены глубоким содержанием. Участники их вели разговоры и споры о науке, литературе, искусстве, философии, политике; зарождался если не тот "союз Пестеля и Рылеева", о котором мечтал, поступая в университет, Герцен, то зародыш оппозиции против трех знаменитых "догматов" русской общественно-политической жизни. Июльская революция, польское восстание, занимавшие Европу политические и литературные вопросы, - все это находило живой отклик в том студенческом кружке, центром которого стал Герцен. И тут разглядели в кружке "с внутренним ужасом", что "и в Европе, особенно во Франции, откуда ждали пароль политический и лозунг, - дела идут не ладно". В 1833 г. Герцен окончил университет со степенью кандидата и серебряною медалью. Он, однако, ясно понимал, что еще учиться надо много и многому, и в одном письме, написанном через несколько дней после окончания университетского курса, он писал: "Хотя я и окончил курс, но собрал так мало, что стыдно на людей смотреть". Еще в университете он ознакомился с учением сен-симонистов, которое произвело на него очень сильное впечатление. Его мысль уже обратилась к изучению социалистических писателей Запада, но, конечно, нельзя сказать, что уже с этого времени Герцен стал социалистом. Герцен не только начала, но и конца 30-х годов - человек, страстно ищущий, а не на чем-нибудь окончательно остановившийся, хотя направление его помыслов и симпатий было вполне определенное и выражалось в стремлении к свободе. Через год после окончания курса Герцен, Огарев и несколько других лиц были арестованы. Причиною ареста был самый факт существования в Москве "неслужащих", вечно о чем-то толкующих, волнующихся и кипятящихся молодых людей, а поводом - одна студенческая вечеринка, на которой пелась содержавшая в себе "дерзостное порицание" песня, и был разбит бюст императора Николая Павловича . Дознание выяснило, что песню составил Соколовский , с Соколовским был знаком Огарев, с Огаревым дружен Герцен, и хотя на вечеринке ни Герцен, ни Огарев даже не были, тем не менее, на основании "косвенных улик" относительно их "образа мыслей", они были привлечены к делу о "несостоявшемся, вследствие ареста, заговоре молодых людей, преданных учению сен-симонизма". Огарев был арестован раньше своего друга. В последние дни своей жизни на свободе Герцен встретился со своей родственницей Натальей Александровной Захарьиной, молодой девушкой, очень религиозной и любившей уже Герцена, хотя он этого раньше и не замечал. С нею Герцен вступил в разговор "в первый раз после многих лет знакомства". Он возмущался арестом Огарева, выражал негодование на условия жизни, при которых возможны подобные факты. Наталья Александровна указывала ему на необходимость безропотно переносить испытания, памятуя Христа и апостола Павла. Попав вслед затем в тюрьму, он пишет оттуда, как и затем из ссылки, письма, полные молитвенного настроения. "Нет, в груди горит вера, сильная, живая, - писал он в письме от 10 декабря 1834 года, - Есть Провидение. Я читаю с восторгом Четьи-Минеи, - вот где божественные примеры". В тюрьме Герцен пробыл девять месяцев, после чего, по его словам, "нам прочли, как дурную шутку, приговор к смерти, а затем объявили, что, движимый столь характерной для него, непозволительной добротой, император повелел применить к нам лишь меру исправительную, в форме ссылки". Герцену назначили местом ссылки Пермь. "Что мне Пермь или Москва, и Москва-Пермь, - писал тогда Герцен. - Наша жизнь решена, жребий брошен, буря увлекла. Куда? Не знаю. Но знаю, что там будет хорошо, там отдых и награда"... С таким настроением Герцен прибыл в ссылку. Он жил с ним долго, но и в нем он стремился - к свободе. Наталья Александровна привела ему слова апостола Павла: "кто живет в Боге, того сковать нельзя", - и в этом Герцен увидел путь к свободе, свободе внутренней, достижимой для каждого, а через то и вследствие того и к свободе всеобщей. Здесь начинается второй период жизни Герцена. В Перми Герцен провел всего три недели и затем, по распоряжению властей, был переведен в Вятку, с зачислением в качестве "канцеляриста" на службу к губернатору Тюфяеву, типичному представителю дореформенной администрации. Тюфяев принял Герцена очень неприязненно, и не известно, чем бы окончились его придирки и преследования, если бы не случились некоторые благоприятные для ссыльного обстоятельства. Министр внутренних дел задумал учредить по всей России губернские статистические комитеты и потребовал от губернаторов прислать ему по этому поводу свои отзывы. Для составления ответа на такую неслыханную "входящую" пришлось обратиться к "ученому кандидату Московского университета". Герцен обещал не только составить требуемый "отзыв", но и заняться фактическим осуществлением желания министра, с тем чтобы его освободили от бесполезного ежедневного пребывания в губернаторской канцелярии и разрешили работать на дому. Тюфяеву пришлось на это согласиться. Вскоре произошло уже в более резкой форме столкновение Герцена с Тюфяевым, и ссыльному пришлось бы, наверно, совершить путешествие в места гораздо более отдаленные, если бы судьба еще раз не пришла Герцену на помощь. В это время путешествовал по России, в сопровождении Жуковского и Арсеньева , бывший тогда наследником престола Александр Николаевич . Тюфяев получил из Петербурга приказание устроить в Вятке, для ознакомления наследника с естественными богатствами края, выставку, расположивши экспонаты "по трем царствам природы". Пришлось снова обратиться к Герцену, который давал и объяснения наследнику. Удивленные обилием познаний у молодого человека в вятской глуши, Жуковский и Арсеньев стали подробно расспрашивать Герцена, кто он и каким образом попал он в Вятку. Узнав в чем дело, они обещали ходатайствовать о возвращении Герцена из ссылки. Полным успехом ходатайство это не увенчалось, но, благодаря Жуковскому и Арсеньеву, вскоре состоялось распоряжение о переводе Герцена из Вятки во Владимир. Между тем сделано было из Петербурга распоряжение завести во всех губернских городах "Губернские Ведомости", с приложением к ним так называемого "неофициального отдела". Заменивший Тюфяева губернатор Корнилов предложил Герцену заведование этим отделом. Герцен много ездил по губернии для собирания материалов для газеты, знакомился с народным бытом, поместил в "Губернских Ведомостях" целый ряд статей экономического и этнографического содержания. При деятельном его участии в Вятке была основана первая публичная библиотека, при чем он произнес речь, вошедшую потом в полное собрание его сочинений. В Вятке же Герцен сблизился с находившимся там в ссылке знаменитым архитектором Витбергом и испытал на себе очень сильно его влияние. "Natalie, - писал Герцен, - едва указала мне Бога, и я стал веровать. Пламенная же душа артиста переходила границы и терялась в темном, но величественном мистицизме, и я нашел в мистицизме больше жизни и поэзии, чем в философии. Благословляю то время". Тогда же Герцен начал писать "Легенду о святом Федоре" и "Мысль и Откровение". О последней статье Герцен отзывается так: "в ней я описывал мое собственное развитие, чтобы раскрыть, как опыт привел меня к религиозному воззрению". В том же настроении находился Герцен и во Владимире, где самым крупным фактом его жизни была женитьба на Н.А. Захарьиной. "От роду в первый раз я сегодня исповедовался, - писал Герцен 13 марта 1838 г., - такой победы достиг с помощью Наташи над своей душой". Но за этим наступил и кризис. "Что ни говори, милый друг, - писал он той же Наташе, - а я никак не могу принудить себя к той небесной кротости, которая составляет одно из главных свойств твоего характера, я слишком огнен". Сильный ум Герцена, огромное количество собранных сведений, беспорядочно еще лежавших в сознании, мятущийся дух и жаждавшая деятельности натура, - все это еще было окутано густой пеленой вятско-владимирских настроений, но уже рвалось разорвать их, ждало лишь толчка, чтобы дать того Герцена, отличительною чертой которого была не "резиньяция", а жажда борьбы. Таким толчком явилось для Герцена изучение Гегеля, произведениями которого зачитывались тогда все друзья Герцена в Москве. Изучение это привело Герцена к выводам, обратным тем, которые сделали из Гегеля Белинский и другие "гегелианцы" того времени. Белинский проповедовал известное "примирение"; Герцен нашел, что философия Гегеля является "алгеброй революции". На этой почве и произошло вскоре столкновение Герцена с Белинским, кончившееся их временным разрывом; потом, когда Белинский признал свои взгляды неправильными, между ним и Герценом установилась дружба, продолжавшаяся всю их жизнь. После Владимира Герцену разрешено было жить в Петербурге, но тут снова дала себя ему почувствовать "гнусная российская действительность". В Петербурге будочник убил прохожего; об этой истории говорили всюду, и о ней же, как об одной из петербургских новостей, Герцен сообщил в письме к отцу. Письмо было перлюстрировано, и Герцену снова назначена была ссылка в Вятку. Лишь при помощи больших хлопот удалось переменить ссылку в Вятку на ссылку в Новгород, куда Герцен был послан на службу советником губернского правления. Там ему пришлось заведовать делами о злоупотреблениях помещичьей властью, делами о раскольниках и... делами о лицах, состоящих под надзором полиции, а в числе таких лиц был и он сам. Параллельно с накоплением уроков, черпаемых из самой жизни, Герцен непрерывно работал над вопросами теоретическими. Вскоре ему удалось познакомиться с книгой самого "левого" из гегелианцев: Огарев был за границей и оттуда привез "Сущность христианства" Фейербаха. Чтение этой книги произвело на Герцена очень сильное впечатление. В Новгороде Герцен стал писать и свой известный роман: "Кто виноват". Благодаря хлопотам друзей Герцену удалось вырваться и из Новгорода, выйти в отставку и переехать в Москву. Там и прожил он с 1842 по 1847 г. - последний период своей жизни в России. Этот период наполнен самой интенсивной работой. Постоянное общение с Белинским, Грановским , Чаадаевым и др., споры с славянофилами, литературная деятельность составляли главное содержание жизни Герцена. Он вырастал все более и более в такую выдающуюся силу, что Белинский пророчил ему место "не только в истории русской литературы", но и "в истории Карамзина". Как и во множестве других случаев, Белинский не ошибся. Литературная деятельность Герцена не поставила его в ряды русских писателей-классиков, но она тем не менее в высокой степени замечательна. Здесь и разработка философских проблем, и вопросы этики, и русский быт того времени, с его гнетущим влиянием на живые силы страны, и горячая любовь к родной земле, родному народу. Как и все лучшие русские люди "сороковых годов", Герцен видел очень хорошо, что основным злом России является крепостное право, но бороться в литературе именно с этим злом, которое признавалось, наряду с самодержавием, "догматом политической религии" в России, было особенно трудно. Тем не менее в рассказе "Сорока-воровка" и в известном романе "Кто виноват" Герцен, насколько было возможно, касался и этой запретной темы. Пристально вглядывался Герцен и в другой вопрос, еще более сложный - в вопрос об отношениях между полами. Этот вопрос составляет основную тему романа "Кто виноват"; к нему же Герцен возвращался не раз и в других своих произведениях, особенно в статье: "По поводу одной драмы". Эта статья написана под впечатлением "самой обыкновенной пьесы", но в том и сила интеллектуальной и моральной личности Герцена, что его взор видел в самых "обыкновенных" вещах такие стороны, мимо которых тысячи людей проходят совершенно равнодушно. Столь же пристально всматривался Герцен и в вопрос о роли отвлеченного знания, теоретических идей, абстрактной философии. Этой теме он посвятил статьи "Дилетанты в науке", "Дилевантл-роьантикш", "Дшлхтанты0и0цхх0узеэых" и0"Буддшзь в эаукх", яршчхм0пюд "наукой" Герцен разумеет вообще теоретическую работу человеческой мысли и в частности - философию. Герцен требует от человека одновременно и широты, и глубины. К специалисту в той или иной области он предъявляет требование откликаться и на все запросы живой жизни, другими словами, - быть гражданином. То же требование он предъявляет и к "дилетантам", настаивая на том, чтобы основательно изучили хоть один какой-нибудь вопрос. Глубоко занимал Герцена также вопрос об отношениях между личностью и коллективностью. В древнем мире личность была всецело принесена в жертву коллективности. "Средние века обернули вопрос, - существенным сделали личность, несущественным res publica. Но ни то, ни другое решение не может удовлетворить совершенного человека". "Одно разумное, сознательное сочетание личности и государства приведет к истинному понятию о лице вообще. Сочетание это - труднейшая задача, поставленная современным мышлением"... Если к этому прибавить такие произведения Герцена, как "Письма об изучении природы", являющиеся очерками истории философии и изложением философских взглядов самого Герцена, то станет ясна вся многосторонность тем, которые волновали его еще в сороковых годах. И над всеми этими темами веяло то живое чувство, которое определяло содержание и всей жизни Герцена. Это содержание он охарактеризовал сам, уже на закате дней своих, в таких словах: "господствующая ось, около которой шла наша жизнь, - это наше отношение к русскому народу, вера в него, любовь к нему, желание деятельно участвовать в его судьбах". При тех условиях, при которых протекала жизнь Герцена в России, он мог высказать в печати лишь небольшую долю тех мыслей, над которыми он усиленно работал. Его умственные интересы и запросы были громадны. Он напряженно следит за развитием социалистических учений в Европе, изучает Фурье, Консидерана, Луи-Блана, воздает им должное, но сохраняет самостоятельность и собственной мысли. Он говорит о них в своем дневнике: "хорошо, чрезвычайно хорошо, но не полное решение задачи. В широком светлом фаланстере их тесновато; это устройство одной стороны жизни, другим неловко". Эта запись относится к 1844 г., но в ней слышится уже Герцен периода его жизни в Европе. Наиболее полное впечатление производит на Герцена Прудон, об известном произведении которого, "Qu'est ce que la propriete?", Герцен отозвался в своем дневнике так: "прекрасное произведение, не токмо не ниже, но выше того, что говорили и писали о нем... Развитие превосходно, метко, сильно, остро и проникнуто огнем". В то же время Герцен изучает историю России, быт народа русского, склад его психической жизни. Он подходит к вопросу: какая сила сохранила многие прекрасные качества русского народа, несмотря на татарское иго, немецкую муштру и отечественный кнут? - Это сила православия, - говорили славянофилы: лишь из нее исходит, как производное, дух соборности народа, а внешним выражением этого духа является общинный быт русского крестьянства. Образованные слои общества оторвались от народа в "петербургский период" русской истории, и в этом все наше несчастье. Весь вопрос сводится теперь к возвращению "к народу", к слиянию с ним. Русский народ в быте своем решил ту самую задачу, которую "Запад" поставил лишь в мысли. Герцен не соглашался с предпосылками, из которых исходили воззрения славянофилов, но несомненно, что их взгляды на "особенности" экономического быта России были им в значительной степени усвоены и заняли место в позднейших его воззрениях. Это он признавал и сам. Несмотря на кипучую умственную жизнь, Герцен чувствовал, что дела, постоянного дела, для его сил в России того времени нет, и эта мысль приводила его иногда почти в отчаяние. "Спорили, спорили, - записывал он в своем дневнике, - и, как всегда, кончили ничем, холодными речами и остротами. Наше состояние безвыходно, потому что ложно, потому что историческая логика указывает, что мы вне народных потребностей, и наше дело - отчаянное страдание". Герцена тянуло в Европу, но на просьбы Герцена о выдаче заграничного паспорта для лечения там жены император Николай положил резолюцию: "не надо". Условия русской жизни страшно давили Герцена; между тем Огарев был уже за границей и оттуда писал своему другу: "Герцен! А ведь жить дома нельзя. Я убежден, что нельзя. Человек, чуждый своему семейству, обязан разорвать со своим семейством... Мне надоело все носить внутри, мне нужен поступок. Мне, - слабому, нерешительному, непрактичному, dem Grubelenden, - нужен поступок. Что же после того вам, более меня сильным?" Герцен и сам чувствовал всем существом, что "жить дома нельзя", но немало тяжелых дней он перенес прежде, чем желанная возможность наступила, и перед ним раскрылись двери душной русской тюрьмы 40-х годов. Радость освобождения, новизна ощущения возможности дышать вольной грудью и та повышенная атмосфера, которою отличался во всей Европе, и особенно во Франции, канун бурь 1848 г., - все это наполнило душу Герцена радостью. Прибыв, в 1847 г., прямо в Париж, он весь погрузился в открывшуюся перед ним новую жизнь. Он быстро сблизился с вождями французского общественного движения того времени и имел поэтому возможность наблюдать развертывавшиеся события очень близко. "Дом Герцена, - вспоминает бывший в то время также за границей Анненков , - сделался подобием Дионисиева уха, где ясно отражался весь шум Парижа, малейшие движения и волнения, пробегавшие на поверхности его уличной и интеллектуальной жизни". Но сквозь внешние декорации этой жизни скоро разглядел Герцен и ее теневые стороны. Уже в "Письмах из Avenue Marigny" встречаются строки, ясно указывающие на ту неудовлетворенность, которую он тогда испытывал. "Франция ни в какое время не падала так глубоко в нравственном отношении, как теперь", - писал он уже 15 сентября 1847 г. Весь строй французской жизни, весь быт Франции, который Герцен называл "мещанским", возбуждал в душе его все более и более глубокую антипатию. "Разврат, - писал он, - проник всюду: в семью, в законодательный корпус, литературу, прессу. Он настолько обыкновенен, что его никто не замечает, да и замечать не хочет. И это разврат не широкий, не рыцарский, а мелкий, бездушный, скаредный. Это разврат торгаша". Что касается вождей движения, то и тут первое впечатление от бесед с ними, равное, как шутливо замечал он, "некоторым образом чину, повышению по службе", быстро сменилось скептическим к ним отношением. "У меня все опыты идолопоклонства и кумиров не держатся и очень скоро уступают место полнейшему отрицанию". Его потянуло в Италию, где в то время освободительное движение шло, по-видимому, иным, нежели во Франции, руслом. "Я нравственно выздоровел, - писал Герцен, - переступив границы Франции; я обязан Италии обновлением веры в свои силы и в силы других; многие упования снова воскресли в душе; я увидел одушевленные лица, слезы, я услышал горячие слова... Вся Италия просыпалась на моих глазах. Я видел неаполитанского короля, сделанного ручным, и папу, смиренно просящего милостыню народной любви". Весть о февральской революции во Франции и о провозглашении там Второй Республики опять привлекла Герцена в Париж, где горячка событий захватила его очень сильно; но впечатление, которое произвела на него Франция в первый его туда приезд, нисколько не уменьшилось и теперь. Все яснее и яснее видел он, что революции опереться не на что и что Париж неудержимо стремится к катастрофе. Она и произошла в "июньские дни", которые Герцен пережил в Париже. Страшное впечатление произвели они на него. "Вечером 26 июня мы услышали после победы над Парижем правильные залпы, с небольшими расстановками... Мы все взглянули друг на друга, у всех лица были зеленые. "Ведь это расстреливают", - сказали мы в один голос и отвернулись друг от друга. Я прижал лоб к стеклу окна и молчал..." Последовавшие и далее сцены отличались тем же характером: "Надменная национальная гвардия с тупой злобой на лице берегла свои лавки, грозя штыком и прикладом; ликующие толпы пьяной мобили ходили по бульварам, распевая; мальчишки 15 - 17 лет хвастались кровью своих братьев. Кавеньяк возил с собою какого-то изверга, убившего десяток французов... Сомнение заносило свою тяжелую ногу на последние достояния, оно перетряхивало не церковную ризницу, не докторские мантии, а революционные знамена"... Вскоре пришлось Герцену, во избежание ареста, бежать из Парижа в Женеву, хотя на бумаге во Франции продолжала существовать республика. Еще в Париже у Герцена созрело решение не возвращаться в Россию. Как ни ужасно было все, пережитое им в Европе, но Герцен успел привыкнуть к таким условиям жизни, после которых возвращение на родину казалось прямо-таки сверх человеческих сил. Бороться с условиями русской жизни, - а Герцен решил бороться с ними путем прямого на них нападения в печати на русском и иностранных языках, - можно было, лишь оставаясь в Европе. Кроме того, он хотел знакомить и Европу с Россией, - Россией действительной, а не той, которую Европе рисовали нередко подкупленные перья. Но прежде, чем положение Герцена, в качестве эмигранта, определилось окончательно, в его жизни произошли еще некоторые события. Скрывшись из Парижа в Женеву, он познакомился там со многими выходцами из разных стран и, между прочим, с Маццини, самую теплую симпатию к которому он сохранил на всю жизнь. Там же получил он письмо от Прудона, с просьбою помочь ему в издании газеты "La voix du Peuple" и стать ближайшим ее сотрудником. Герцен послал Прудону необходимые для внесения залога 24 000 франков и стал писать в его газете. Но это продолжалось недолго: на газету наложен был ряд штрафов, из залога ничего не осталось, и газета прекратилась. После этого Герцен окончательно натурализовался в Швейцарии. К обострению реакции присоединился ряд тяжелых ударов в личной жизни Герцена. Все это приводило Герцена в самое мрачное настроение духа, и, когда произошел декабрьский coup d'etat, Герцен написал статью "Vive la mort!"... Он жил тогда в Ницце. Одно время ему казалось, что "все рухнуло - общее и частное, европейская революция и домашний кров, свобода мира и личное счастье". Состояние, в котором он находился, он сам называл "краем нравственной гибели", но и из него он вышел победителем: по его словам, его спасла "вера в Россию", и он решил отдать всего себя на служение ей. Живя в Ницце, он напечатал целый ряд своих работ: то были появившиеся сначала по-немецки "Письма из Франции и Италии", потом брошюра "О развитии революционных идей в России" (первоначально то же по-немецки в "Deutsche Jahrbucher", затем отдельным изданием по-французски "Du developpement des idees revolutionnaires en Russie") и, наконец, "Le peuple russe et le socialisme" ("Письмо к Мишле"). Обе эти брошюры были запрещены во Франции. Тогда же появилось в печати и знаменитое произведение Герцена "С того берега" (первоначально также по-немецки: "Von andern Ufer"). В этом знаменитом произведении Герцен поставил вопрос: "где лежит необходимость, чтобы будущее разыгрывало нами придуманную программу", - другими словами, какие существуют объективного характера ручательства в том, что идеалы социализма осуществимы? Расставшись уже давно с теологизмом, Герцен занял такую же отрицательную позицию ко всякому философскому построению. Заявивши еще в Москве Хомякову , что он может принимать "страшные результаты свирепейшей имманенции, потому что выводы разума независимы от того, хочет ли человек или нет", Герцен призвал на суд разума и религию земную, религию человечества, религию прогресса. "Объясните мне, пожалуйста, - спрашивал он, - отчего верить в Бога смешно, а верить в человечество не смешно, верить в царствие небесное глупо, а верить в земные утопии умно?" - Цель каждого поколения, по Герцену, - оно само. Оно должно жить, и жить жизнью человеческой - жить в социальной среде, в которой личность свободна, и в то же время общество не разрушено. Но создание таких отношений между личностью и обществом зависит лишь отчасти от нас самих, - главным же образом, от условий, уже данных предшествующей историей. Исследуя условия жизни европейских стран, Герцен приходит к выводам для этих стран весьма пессимистическим. Он находит, что Европа погрязла в невылазном болоте "мещанства". Она, быть может, от самодержавия частной собственности и избавится, реализовав экономическую сторону проблемы социализма. Это будет лучший случай, но и тогда ей не смыть с себя мещанства; самый социализм ее будет социализмом мещанским. В худшем случае не произойдет и этого, - тогда Европа совершенно застоится в махровом цвете мещанства и окончательно в нем разложится. При таком обороте дела не исключена возможность и того, что она сделается жертвою восточных народов с более свежей кровью. Объективные условия для иных возможностей Герцен видел в России с общинным бытом ее народа и свободною от предрассудков мыслью передового слоя русского общества, того, что впоследствии получило название интеллигенции. К этому же выводу влекла Герцена и его горячая любовь к России. Он писал, что вера в Россию спасла его тогда "на краю нравственной гибели". Эта вера воскресила все силы Герцена, и в том же произведении "С того берега" он захотел говорить Европе о народе русском, "мощном и неразгаданном, который втихомолку образовал государство в 60 миллионов, который так крепко и удивительно разросся, не утратив общинного начала, и перенес его через начальные перевороты государственного развития; который сохранил величавые черты, живой ум и широкий разгул богатой натуры под гнетом крепостного состояния и на петровский приказ образовываться - ответил через сто лет огромным явлением Пушкина". Эта тема завладевает Герценом вполне, он варьирует ее на разные лады, приходит к заключению о возможности для России иного, отличного от западноевропейского пути развития, рассматривает общину и артель как основы для такого развития, видит в мирской сходке эмбрион, из которого должна произойти самая широкая общественность, кладет фундамент для позднейшего русского народничества, - словом, накладывает печать своей личности на движение русской интеллигенции, продолжавшееся затем целые десятки лет. Живя в Ницце, Герцен почти не видел русских. Проживал там в это же время, тоже в качестве эмигранта, Головин , редактировавший там даже газету "Le Carillon" (Трезвон); быть может, это название и натолкнуло Герцена на мысль дать впоследствии своему русскому органу имя "Колокол". С Головиным у Герцена сколько-нибудь близких отношений не установилось. Был в Ницце еще и Энгельсон (впоследствии сотрудник "Полярной Звезды"); с ним у Герцена отношения были ближе, чем с Головиным. Похоронивши в Ницце жену, Герцен переехал в Лондон. Там поставил он первый станок вольной русской прессы. На этом станке печатались листки и брошюры ("Юрьев день", "Поляки пронзают нас", "Крещеная собственность" и др.), затем журнал "Полярная Звезда" и, наконец, знаменитый "Колокол", первый номер которого вышел 1 июля 1857 г. Программа "Колокола" заключала в себе три конкретных положения: 1) освобождение крестьян от помещиков, 2) освобождение слова от цензуры и 3) освобождение податного сословия от побоев. Набрасывая эту программу, Герцен, разумеется, смотрел на нее как на программу-минимум и, называя себя в знаменитом письме к Александру II "неисправимым социалистом", писал такие строки: "Я стыжусь, как малым мы готовы довольствоваться. Мы хотим вещей, в справедливости которых вы так же мало сомневаетесь, как и все. На первый случай вам и этого довольно". Широта кругозора, соединенная с уменьем ставить вопросы на практически осуществимую почву, привлекла к Герцену горячие симпатии лучших элементов России конца 50-х и начала 60-х годов. Шевченко заносил в свой дневник, что хочет перерисовать портрет Герцена, "почитая имя этого святого человека" и, что, увидевши в первый раз "Колокол", он "благоговейно поцеловал его". Кавелин писал Герцену: "Когда ты обличал все с неслыханной и невиданной смелостью, когда ты бросал в гениальных своих статьях и памфлетах мысли, которые забегали на века вперед, а для текущего дня ставил требования самые умеренные, самые ближайшие, стоявшие на очереди, ты мне представлялся тем великим человеком, которым должна начаться новая русская история. Я плакал над твоими статьями, знал их наизусть, выбирал из них эпиграфы для будущих исторических трудов, исследований политических и философских". "Со слезами на глазах, - рассказывает в своих воспоминаниях П.А. Кропоткин , - читали мы знаменитую статью Герцена: "Ты победил, Галилеянин"...Таких отзывов о Герцене и его журнале можно бы привести очень много. "Колоколу" и роли, которую сыграл "Колокол" в разрешении крестьянского вопроса и вообще в общественном движении в России конца 50-х и начала 60-х годов, будет посвящена особая статья. С наступлением реакции и в особенности после польского восстания влияние Герцена сильно упало; "Колокол" продолжал выходить до 1867 г. включительно, но он далеко уже не имел прежнего значения. Последний период жизни Герцена был для него временем оторванности от России и одиночества. "Отцы" отшатнулись от него за "радикализм", а "дети" - за "умеренность". Душевное состояние Герцена было, конечно, очень тяжелым, но он верил, что истина восторжествует, верил в мощные духовные силы русского народа и твердо переносил свое положение. Все, видевшие его в то время, единогласно свидетельствуют, что, невзирая на все пережитое и испытанное, это был все тот же живой, обаятельный, остроумный Герцен. По-прежнему интересовался он ходом событий в России, по-прежнему зорко всматривался и в положение вещей в Европе. Как проникновенно смотрел Герцен на все, вокруг него происходившее, видно из такого разительного примера: живя в конце 1867 г. (после прекращения "Колокола") в Генуе, Герцен написал о наполеоновской Франции статью, которую можно назвать пророческой. "Святой отец, теперь ваше дело" - эти слова из Шиллерова "Дон-Карлоса" (Филипп II передает ими жизнь своего сына в руки великого инквизитора), взятые Герценом эпиграфом к статье, Герцену "так и хочется повторить Бисмарку. Груша зрела, и без его сиятельства не обойдется. Не церемоньтесь, граф. Мне жаль, что я прав; я словно прикосновенный к делу тем, что в общих чертах его предвидел. Я досадую на себя, как досадует дитя на барометр, указывающий бурю и испортивший прогулку... Граф Бисмарк, теперь ваше дело!" То были слова провидца. Через год после того, как Герцен написал эту статью (она появилась в последней книжке "Полярной Звезды"), он приехал в Париж, где 9/21 января 1870 г. и скончался. Похоронили его сначала на кладбище Pere Lachaise, а потом прах его был перевезен в Ниццу, где он покоится до настоящего времени. Над могилой высится прекрасный, изображающий Герцена стоящим во весь рост, с лицом, обращенным по направлению к России, памятник работы Забелло . 25 марта 1912 г. вся культурная Россия отметила день столетия рождения Герцена. Множество газет посвятило в этот день памяти славного гражданина земли русской горячие статьи, которые прочтены сотнями тысяч, если не миллионами, читателей, и таким образом было положено начало "духовному возвращению" Герцена на родину. С изменением существующих в России условий политической жизни такое "возвращение" будет, без сомнения, осуществлено гораздо более полным образом. Тогда не только дух Герцена, в форме полного собрания его работ и писем, но, надо надеяться, и прах великого изгнанника будет возвращен в Россию и упокоен в так горячо им любимой родной земле. Литература. Главным источником для изучения Герцена являются прежде всего его собственные произведения, имеющиеся в двух изданиях, заграничном и русском. Оба издания далеко не полны. В них не вошли многие произведения Герцена, не говоря уже об имеющей большое значение для изучения жизни и деятельности Герцена его переписке с разными лицами. Биографии Герцена: Смирнова (Ев. Соловьева; 1897); Ветринского (1908) и Богучарского (1912). Герцену посвящены также: статья Овсянико-Куликовского (характеристика); книга Батуринского "Герцен, его друзья и знакомые"; Гершензона "Социально-политические взгляды Герцена"; Плеханова , статья в 13-м выпуске "Истории русской литературы XIX в.", и др. К написанной Ветринским биографии Герцена приложена обстоятельная библиография Герцена и о Герцене, составленная А.Г. Фоминым (доведена до 1908 г.). В. Богучарский.<br>... смотреть

ГЕРЦЕН АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ

[псевдоним – И с к а н д е р ; 25 марта (6 апр.) 1812 – 9(21) янв. 1870] – рус. революц. демократ, философ-материалист, писатель. Род. в Москве. Уже в детстве наблюдения над жизнью крепостных порождают у Г. протест против деспотизма. Потрясенный жестокой расправой царизма над восставшими декабристами, Г. почувствовал, что он "не с той стороны, с которой картечь и победы, тюрьмы и цепи" (Герцен А. И., Собр. соч. в 30 тт., изд. АН СССР, в дальнейшем – ИАН, т. 8, с. 61); вместе с Огаревым он поклялся отомстить за казненных. В 1829–33 Г. учился на физико-математич. отделении Моск. ун-та, где слушал лекции историка M. Т. Каченовского, курс физики М. Павлова, знакомившего студентов с философией Шеллинга и Окена. В эти годы крепли революц.-политич. устремления Г.; вокруг него и Огарева образовался кружок оппозиционно настроенных студентов (Н. И. Сазонов, H. M. Сатин, В. В. Пассек, А. Н. Савич, Н. X. Кетчер). В нач. 30-х гг. Г. познакомился с теориями Сен-Симона и Фурье, в социализме к-рых он видел первые попытки определить новые основания обществ. устройства. Кружок Г. – Огарева привлек внимание пр-ва. В июле 1834 вместе с Огаревым и нек-рыми др. членами кружка Г. был арестован и в апр. 1835 отправлен в ссылку (Пермь, Вятка, Владимир). В нач. 1840 Г. вернулся в Москву, потом (май 1840) переехал в Петербург. Резкий отзыв Г. в письме к отцу (ноябрь 1840) о полиции повлек за собой новую ссылку (Новгород, июль 1841 – июль 1842). Непосредственное столкновение Г. в годы ссылки с произволом и деспотизмом гос. аппарата николаевской России способствовало росту его революц. убеждений. Возвратившись в Москву, Г. выступил в 1842–47 с рядом филос. и художеств. произведений: "Дилетантизм в науке" (1842–43, опубл. в "Отеч. записках", 1843, NoNo 1, 3, 5, 12), "Письма об изучении природы" (1845–46), роман "Кто виноват?" (1841–46, опубл. в "Отеч. записках", 1845, No 12, 1846, No 4, отд. изд. – 1847), повести "Сорока-воровка" (1846, опубл. в 1848) и "Доктор Крупов" (1846, опубл. 1847). Он сблизился с Белинским, Грановским, принял участие в борьбе против представителей охранит. идеологии (М. Погодин, С. Шевырев), вступил в спор со славянофилами. В янв. 1847 Г. уехал за границу, а в 1849 принял решение остаться там для того, чтобы использовать возможность бесцензурного рус. слова для борьбы против крепостничества и самодержавия. Знакомство Г. с обществ. жизнью Франции и Италии утвердило его в отрицат. отношении к капиталистич. порядкам ("Письма из Франции и Италии", 1847– 1852, полн. изд. 1855). Г. приветствовал революцию 1848–49, но не понял ее бурж.-демократич. характера: он ожидал от нее коренного переустройства общества на социалистич. началах. Поражение франц. пролетариата, торжество реакции вызвали у Г. глубокое разочарование в возможностях революц. движения на Западе ("С того берега", 1847–50, изд. 1850). Скептицизм и пессимизм Г. в первые послереволюц. годы были результатом краха бурж. иллюзий в социализме, характерных для убеждений Г. 40-х гг. По словам Ленина, "духовная драма Герцена была порождением и отражением той всемирноисторической эпохи, когда революционность буржуазной демократии у ж е умирала (в Европе), а революционность социалистического пролетариата е щ е не созрела" (Соч., 4изд., т. 18, с. 10). В 1852 Г. переехал в Лондон, где основал "Вольную русскую типографию" (1853), первые издания к-рой – прокламация "Юрьев день! Юрьев день!" (1853) и брошюра "Крещеная собственность" (1853) – содержали критику крепостничества и призывы к дворянству освободить крестьян. В нач. 50-х гг. Г. начал работать над художеств. мемуарами "Былое и думы" (написаны 1852–68, полн. изд. 1919–20), рисующими историю идейных исканий рус. революционеров. В 1855–69 он издавал обозрение "Полярная звезда", а в 1857–67 (15 номеров в 1868 на франц. яз.) в сотрудничестве с Огаревым – политич. газ. "Колокол", на страницах к-рой вел борьбу за освобождение крестьян с землей, разоблачал крепостников и царских чиновников, проповедовал социалистич. идеи. В "Колоколе" отразились, однако, и либеральные иллюзии Г.: осн. прогрессивную обществ. силу в России Г. видел одно время в образованной части ср. дворянства, надеялся на мирное, добровольное освобождение крестьян помещиками, обращался через "Колокол" к Александру II с призывами освободить крестьян с землей. Однако при всех колебаниях Г. между демократизмом и либерализмом демократ все же брал в нем верх. В противоположность либералам, к-рые поддерживали реакц. политику пр-ва, жестоко подавлявшего выступления против грабит. крест. реформы 1861, Г. выступил в защиту Чернышевского и его соратников, занял последовательно демократич. позицию в отношении польского восстания 1863–1864. Будущее освободит. движения в России он связывал в 60-х гг. с деятельностью революционеров-разночинцев, к-рых называл "молодыми штурманами будущей бури". Вместе с Огаревым он участвовал в нач. 60-х гг. в создании революц. тайного об-ва "Земля и воля". Преодолел Г. и скептицизм относительно перспектив зап.-европ. революц. движения ("К старому товарищу", 1869). Порвав с анархистом Бакуниным, дружеские отношения с к-рым поддерживались им с 30-х гг., выразив твердую уверенность в том, что царству капитала пришел конец, он обратил свое внимание на деятельность 1-го Интернационала. Став на сторону революц. демократии 60-х гг., Г., однако, не освободился окончательно от нек-рых иллюзий "надклассового" бурж. демократизма. Он считал возможным и более предпочтительным мирный путь обществ. преобразования, повторял бурж.-демократич. фразы о проповеди социализма, обращенной равно и к работнику, и к хозяину, к земледельцу и мещанину. Умер Г. в Париже; его прах был перевезен в Ниццу. Ф и л о с о ф с к и е в о з з р е н и я. В студенч. работах "О месте человека в природе" (1832), "Аналитическое изложение солнечной системы Коперника" (1833) Г., разделяя еще нек-рые принципы идеализма (признание духовного начала мира и божеств. "души" в человеке) и отвергая материализм 18 в. (см. ИАН, т. 1, с. 19, 21), вместе с тем критиковал идеалистов за недооценку чувств. познания (см. тамже, с. 23), за то, что они нередко подгоняют факты и явления природы под произвольные гипотезы. Уже здесь Г. ставил вопрос о необходимости соединения опыта и умозрения, чувств. и рацион. познания (см. тамже, с. 24). Влияние религ.-мистич. идей, к-рое Г. испытал в период вятской ссылки, было в скором времени преодолено им. Столкнувшись в 1840 в Москве с крайним увлечением части молодой интеллигенции философией Гегеля, Г. отрицательно оценил проповедь идей "примирения с действительностью" (Бакунин, Белинский) и обратился к серьезному изучению гегелевской философии и занятиям историей философии вообще. Развитие революц. убеждений и занятия естеств. науками привели Г. к окончат. разрыву с религией и идеализмом. Известную роль в процессе становления Г. как атеиста и материалиста сыграло также изучение им книги Фейербаха "Сущность христианства". В работе "Дилетантизм в науке" присутствовали еще идеалистич. положения. В "Письмах об изучении природы", излагавших филос. кредо Г., он уже твердо стоял на позициях филос. материализма, хотя нередко и выражал свои идеи в идеалистич. терминах. Усматривая задачу философии в науч. обосновании практич. деяния, Г. резко критиковал ее отрыв от "практических сфер" жизни, характерный, по его мнению, как для ряда последователей гегелевской философии, так в нек-рой мере и для самого Гегеля (ИАН, т. 3, с. 71, 73, 80, 82). Выполнить свое назначение философия сможет, по Г., лишь в союзе с естествознанием: "философия, не опертая на частных науках, на эмпирии, – призрак, метафизика, идеализм" (там же, с. 101). В свою очередь, "эмпирия, довлеющая себе вне философии, – сборник, лексикон, инвентарий" (там же). В качестве основополагающего принципа философии Г. выдвинул материалистически трактуемый им принцип единства бытия и мышления. Коренной порок идеализма Гегеля заключен, по Г., в стремлении поставить мысль перед природой как первичное, подавить духом, логикой природу и историю, понять их "как прикладную логику, а не логику как отвлеченную разумность природы и истории" (там же, с. 120). "Чистая" мысль, существующая вне материального субстрата – человеч. мозга, – невозможна (там же, с. 302 и др.). Но сознание не есть нечто чуждое природе, внешнее ей; оно – естеств. и необходимый результат развития природы, высший его продукт (там же, с. 126–27). Неумение понять человеч. мышление в его возникновении и историч. развитии является одним из гл. недостатков материализма 17–18 вв. (там же, с. 300–301). Отвергая агностицизм, Г. считал совершенно несостоятельным стремление установить границы познания. В противоположность идеалистам, он придавал большое значение чувств., эмпирич. знанию, утверждая, что оно является естеств. и необходимым предшественником мысли (там же, с. 97). В то же время Г. возражал против недооценки активности разума (там же, с. 265, 297 и др.). Истинное знание есть единство опыта и умозрения. Г. стремился выработать объективный метод науч. мышления, принципы к-рого соответствовали бы законам природы и истории. Одним из таких принципов Г. считал рассмотрение явлений в их живой, органич. целостности; он критиковал превращение неразрывных сторон единого целого в мертвые абстракции, метафизич. разрыв сущности и явления, внешнего и внутреннего (там же, с. 17 и др.). Большое внимание Г. уделял доказательству необходимости изучать явления природы и истории в движении, развитии (там же, с. 128–29). Для Г. жизнь природы – бесконечное развитие, творение нового, переход от низших форм к высшим; в этом развитии выражается "диалектика физического мира" (там же, с. 127). В истории общества также совершается поступат. движение; оно идет "диагональю", в борьбе "консервативности" и "вечного движения и обновления"; последнее выражает "неудовлетворительность существующего, искание формы, более соответствующей новой степени развития разума" (там же, с. 206). Г. высоко оценивал диалектику Гегеля за разработку идеи развития, называл ее впоследствии "алгеброй революции" (ИАН, т. 9, с. 23). Вместе с тем Г. видел и непоследовательность Гегеля, обусловленную как идеалистич. основами его диалектики, так и стремлением быть "в ладу с существующим". В вопросе о критерии истинности знания Г. колебался между позицией рационализма и той т. зр., согласно к-рой "истина должна доказываться не одним мышлением, а мышлением и бытием" (ИАН, т. 3, с. 246). Твердо придерживаясь материализма в объяснении природных явлений, Г. не смог, однако, раскрыть социально-историч. обусловленность возникновения и развития человеч. познания. Неточна и его терминология: материалистич. мировоззрение он называл "реализмом", словом же "материализм" подчас обозначал воззрение, сводящее духовное к вещественному; он не всегда различал понятия "идеализм" и "рационализм" и т.д. Следуя Гегелю во взгляде на историю философии как на закономерный процесс, Г. отверг его попытку представить эту историю как подготовку гегелевской философии. Для Г. история философии – постепенное постижение единства бытия и мышления, распадающееся на три осн. стадии. Античная философия в целом – выражение первонач., естеств. "реализма"; ср.-век. философия идеалистична; философия нового времени пошла двумя путями, развив оба начала (идеализм и реализм) "до последней крайности". Задача совр. мысли, по Г., – преодоление обеих крайностей, разработка нового мировоззрения, основанного на признании мышления высшим результатом развития объективно существующей природы. Слабость историко-филос. взглядов Г. заключалась в неумении понять обществ.-историч. обусловленность развития филос. мысли и раскрыть последовательно борьбу материализма и идеализма, хотя его симпатии были в общем на стороне материалистич. систем. Взятые в целом, филос. воззрения Г., предпринявшего критич. переработку гегелевской диалектики с позиций материализма, обнаруживают плодотворную тенденцию сочетания материализма и диалектики. Касаясь филос. вопросов в ряде работ 50–60-х гг., Г. защищал и популяризировал осн. принципы материалистич. мировоззрения, освобождаясь при этом от идеалистич. терминологии, резко критиковал религию и славянофильские мистич. воззрения, раскрывал их враждебность науке и реакц. обществ. роль ("Опыт бесед с молодыми людьми", 1858; "Разговор с детьми", 1859; "Письма к противнику", 1864). Филос. воззрения Г. выражены также в его публицистич. и художеств. произведениях. Особое значение имеют в этом отношении "Былое и думы". Во мн. публицистич. произведениях Г. подходил диалектически к анализу социально-политич. проблем. Нек-рые произведения Г. 50–60-х гг. ("О развитии революционных идей в России", 1851; "Былое и думы" и др.) содержат ценнейший материал по истории рус. обществ.-политич. и филос. мысли 1-й пол. 19 в. Социологическая концепция. Теория "русского", "крестьян- ского" социализма. Специфику социальной жизни, отличающую общество от природы, Г. связывал с наличием у действующих в истории индивидов сознания, к-рое делает возможной целенаправл. и в известных пределах свободную деятельность. Г. отрицательно относился к телеологии и фатализму, навязывающим истории предопредел. план и сводящим действия человека к пассивному его выполнению; он подчеркивал активную роль человека в истории, обосновывал правомерность революц. действия. В то же время он критиковал волюнтаризм. Признавая прогрессивный характер историч. развития, Г. в 40-х гг. порой связывал прогресс с физиологич. усовершенствованием человека, с продолжающимся развитием мозга. В дальнейшем он отошел от этих идей; в "Письме к сыну (О свободе воли)" (1868) Г. решительно отвергал попытки объяснить обществ. жизнь законами физиологич. жизни человека и утверждал, что "социальный человек ускользает от физиологии" (Полное собр. соч. и писем, т. 21, 1923, с. 6). История для Г. прежде всего – прогрессивное развитие сознания, направленное на разумное устройство обществ. жизни, на достижение того соответствия между разумом и деятельностью, в к-ром реализуется свобода человека. Высшим результатом развития человеч. мысли Г. считал социалистич. идеал, дающий наиболее разумное и справедливое решение "экономического вопроса" и проблемы единства личности и общества. Г. остро интересовался вопросом о реальности практич. осуществления социалистич. идеала, – "где лежит необходимость, чтобы будущее разыгрывало нами придуманную программу?" (ИАН, т. 6, с. 27). Констатируя постоянное расхождение реального хода истории с обществ. идеалами, Г. уже в 40-х гг. шел к выводу, что "жизнь имеет свою эмбриогению, не совпадающую с диалектикой чистого разума" (там же, с. 29). Крушение надежд на революцию 1848–49 окончательно убедило его в том, что разумность и справедливость социалистич. идеала не являются достаточной гарантией его осуществления. В 50–60-х гг. Г. настойчиво стремился уяснить объективный ход истории, отыскать реальные возможности социалистич. переустройства общества. Он обратился к аналогии между развитием общества и развитием природы: историч. прогресс, подобно развитию в природе, идет не прямолинейно, а путем иоследоват. и одностороннего развития различных обществ. форм, сложившихся в результате действия географич., политич., религ. и др. обстоятельств. Каждая из этих форм, подобно виду в природе, представляет собой одновременно и ступень общего поступат. движения и самостоят. "частный случай". Отсюда Г. делал следующие выводы: 1) возможность осуществления социалистич. идеалов тем больше, чем больше реальных стихийно сложившихся начал социалистич. устройства содержит в себе та или иная обществ. форма; 2) пути к социализму многообразны, ибо они должны явиться продолжением исторически своеобразного развития обществ. форм, в к-рых протекает жизнь отд. народов. Эти выводы служили непосредственным обоснованием теории "русского", "крестьянского" социализма, развитой Г. в 50-60-х гг. Г. полагал, что общинное владение землей в России, "мирское управление" и укоренившаяся в сознании рус. крестьянина идея "права на землю" являются реальными зародышами социализма, к-рые создают возможность претворения в жизнь социалистич. идей, выработанных зап.-европ. науч. мыслью. Утопичность социалистич. теории Г., ее реальное историч. содержание и революц. характер были раскрыты Лениным. Ленин показал, что в этой теории нет на деле "ни грана" социализма, ибо осуществление программы Г. – освобождение крестьян с землей и уравнит. раздел земли – привело бы на практике лишь к быстрому и свободному развитию в России капитализма. "Идея "права на землю" и "уравнительного раздела земли" есть не что иное, как формулировка революционных стремлений к равенству со стороны крестьян, борющихся за полное свержение помещичьей власти, за полное уничтожение помещичьего землевладения" (Ленин В. И., Соч., 4 изд., т. 18, с. 11–12). Выдвинув идеи о социалистич. природе рус. крест. общины и о возможности некапиталистич. пути России к социализму, Г. явился "далеким и одиноким предтечей" рус. народничества (см. В. И. Ленин, там же, с. 144; см. также с. 490). Г. дал острую и разностороннюю критику зап.-европ. бурж. порядков. Однако отсутствие науч. понимания капитализма и историч. роли рабочего класса помешало Г. выработать науч. взгляд на перспективы социального переустройства Зап. Европы. Поиски путей осуществления социалистич. идеалов столкнули Г. с вопросом о роли народных масс в истории. Под влиянием поражения революции 1848–49 Г. склонялся к скептич. оценке возможности соединения передовой мысли и нар. движения, к-рое он считал лишь стихийным; массы, по его мнению, движутся безотчетными влечениями и страстями. Впоследствии Г. преодолел этот скептицизм и считал возможным сочетать деятельность выдающихся личностей – носителей идеалов – и массовые действия народа; он утверждал, что "если десять человек понимают ясно, чего тысячи темно хотят, тысячи пойдут за ними" (Полное собр. соч. и писем, т. 19, 1922, с. 111). Г. был противником расизма и нац. исключительности; он признавал право всех народов на активное участие в историч. действии. Глубокий историзм мысли Г. и одновременно ограниченность этого историзма идеалистич. пониманием общества обнаруживает отношение Г. к государству. Г. был еще далек от понимания действит. историч. причин возникновения и развития гос-ва, от взгляда на гос-во как на продукт непримиримости классовых противоречий. Он высказывал ошибочную мысль, будто бы гос-во не имеет собств. определенного содержания и потому служит одинаково реакции и революции. Однако гос-во для Г. – не случайное, искусств. построение, а необходимая историч. форма политич. жизни общества, изменяющаяся в ходе истории. Г. считал теоретически и практически несостоятельной бакунинскую анархистскую теорию о немедленном разрушении гос-ва и переходе к безгосударств. состоянию; критика этой теории дана им в письмах "К старому товарищу". Этические и эстетические в з г л я д ы. Этика Г. основана на том убеждении, что истинное призвание человека – разумное, нравственное, свободное деяние. Г. был непримиримым врагом религ.-аскетич. морали, проповедующей смирение и покорность; по его словам, "все религии основывали нравственность на покорности, т.е. на добровольном рабстве, потому они и были всегда вреднее политического устройства" (ИАН, т. 6, с. 125). Этика Г.глубоко гуманистична, она утверждала высокое достоинство человеч. личности, право человека на счастье, на свободное, гармонич. развитие. Нравств. действие требует, по мнению Г., разумного сочетания интересов личности и общества, единства "эгоизма" и "альтруизма". Еще в 40-х гг. он считал, что нужно "примирить сердце и разум так, чтоб человек исполнение действительного долга не считал за тяжкую ношу, а находил в нем наслаждение как в образе действия, наиболее естественном ему и признанном его разумом" (ИАН, т. 3, с. 195). В 50–60-х гг. Г. развивал мысль об историч. характере моральных понятий и норм: "нравственностей н е с к о л ь к о, и все они очень относительные, т.е. исторические" (Полное собр. соч. и писем, т. 15, с. 285). Он критиковал бурж. мораль, "мораль почтения к власти и собственности" (там же, т. 20, 1923, с. 78), страстно защищал высокую моральность революции. Враждебность аскетизму, утверждение полноты и красоты жизни, проповедь активного участия в обществ. преобразовании тесно связывали этику Г. с его эстетич. воззрениями. Иск-во для Г. – одно из ярчайших проявлений творч. активности человека и вместе с тем сила, воспитывающая, формирующая человеч. личность. Как и все существующее, иск-во подчинено закону развития; каждая из его историч. фаз одновременно и односторонность и ступень общего движения; она – живой отклик на потребности изменяющегося общества: "чем кровнее, чем сильнее вживается художник в скорби и вопросы современности – тем сильнее они выразятся под его кистью" ("Герцен об искусстве", 1954, с. 230). Одним из признаков разложения бурж. общества было в глазах Г. падение искусства, приноравливающегося к вкусам и потребностям буржуазии. Г. считал закономерным и прогрессивным нац. своеобразие иск-ва; истинный художник, по мнению Г., всегда выражает стихии нар. характера, высказывает то, что еще дремлет в смутном сознании масс. Г. видел глубокое нац. своеобразие рус. лит-ры 19 в.; с творчеством Пушкина, Рылеева, Грибоедова, Лермонтова, Гоголя он связывал развитие рус. нац. самосознания. Г. отмечал особую роль рус. лит-ры как трибуны для выражения протеста против крепостничества и самодержавия. З. Смирнова. Москва. Борьба вокруг идейного н а с л е д и я Г. Отношение к идейному наследству Г. со стороны офиц. кругов самодержавной России выразилось в ряде реакц. актов: в продолжение многих лет было запрещено упоминать имя Г. в лит-ре, был уничтожен тираж "Писем об изучении природы" в 1873, сделаны крупные купюры в первом российском собр. соч. Г. (1905), изъят ряд статей о Г. и работ самого писателя во время празднования его 100-летнего юбилея и т.д. Реакц.-дворянские и клерикальные писатели – Шевырев и Булгарин, Федоров и Н. Елагин ("Искандер-Герцен", Берлин, 1859), архиепископ Никанор и др. – обрушивались на мыслителя за его атеизм, материализм, проповедь революц. идей. Различие революц. демократизма и либерализма еще при жизни Г. обусловило два подхода к его творчеству. Осн. филос. работы Г. – "Дилетантизм в науке" и "Письма об изучении природы" – были высоко оценены Белинским (Избр. письма, т. 2, 1955, с. 211; Избр. филос. соч., т. 2, 1948, с. 327) и Огаревым (Избр. соц.-политич. и филос. произв., т. 2, 1956, с. 344), а позднее петрашевцами (Филос. и общ.-политич. произведения петрашевцев, 1953, с. 656–60) и Шелгуновым (см. "А. И. Герцен в русской критике", 1953, с. 215–16). Революц. и социалистич. проповедь Г., критика им религии и пропаганда материализма в написанных за рубежом работах находили широкий отклик среди передовой демократич. интеллигенции. Чернышевский (Полное собр. соч., т. 2, 1949, с. 556; т. 7, 1950, с. 665–66, 761 и др.) и Добролюбов (Собр. соч. в 3 тт., М., 1952, по Указателю), высоко оценивавшие произведения и обществ.-политич. деятельность Г., выступали против его либеральных колебаний и сомнений в революц. возможностях Зап. Европы. Эволюция либерального направления резко отразилась на отношении его представителей к Г. В нач. 40-х гг. Грановский восторженно приветствует "Дилетантизм в науке". Появление "Писем об изучении природы" ведет к теоретич. отмежеванию Грановского и Корша от Г., а "Письма из Франции и Италии" кладут начало разрыву с Г. многих из бывших его друзей. Революц. проповедь "Колокола" вызывает негодование как Боткина и Кавелина, так и повернувшего к национализму и апологетике самодержавия Каткова. Ю. Самарин усматривал в материализме и атеизме Г. основу его революц. взглядов (см. его письмо к Г., 1863, – Г., Полное собр. соч. и писем, т. 17, 1922, с. 320). После смерти Г. бурж. писатели стремятся преувеличить значение либеральной тенденции в его мировоззрении, изобразить его теоретич. взгляды оторванными от практич. деятельности. В работах Н. Страхова ("Герцен", 1870, в кн.: Борьба с Западом в нашей литературе, кн. 1, 3 изд., Киев, 1897) и Е. Соловьева ("Жизнь и деятельность А. И. Герцена.:.", СПБ, 1897) Г. представлен врагом революции и социализма, сторонником гегельянства. Народники в 70–90-х гг. превозносят крест. социализм Г. В нач. 20 в. в борьбе вокруг герценовского наследства четко определились три осн. тенденции. Представители либерального лагеря – П. Милюков ("Памяти А. И. Герцена", 1900, в кн.: Из истории русской интеллигенции, СПБ, 1902, с. 169–175), С. Булгаков ("Душевная драма Герцена", Киев, [1905]), М. Гершензон ("Социально- политические взгляды А. И. Герцена", М., 1906), П. Струве ("Герцен", газ. "Речь", 10 янв. 1908, в его сб.: Patriotica, СПБ, 1911; его же, "Герцен", в журн. "Русская мысль", 1912, No 4), В. Богучарский ("Александр Иванович Герцен", 1912), В. Чешихин-Ветринский ("Герцен", 1908; его же, "Александр Иванович Герцен", 1916), Д. Овсянико-Куликовский ("А. И. Герцен", 1908) и др. – пытались доказать, что Г. не принадлежит "какой-либо партии и какому-либо направлению" (Струве), усматривали "главное дело" Г. в способствовании крест. реформе 1861. Замалчивая его демократич. выступления, превращая работу "К старому товарищу" в программу реформизма, выхолащивая социальное содержание утопич. социализма Г., они приписывали Г. "чисто религ. отношение" к "свободе лица", составляющее якобы основу его социальных построений. Народнические, гл. обр. эсеровские, писатели, игнорируя различие между науч. социализмом Маркса и немарксистскими социалистич. учениями, считали историч. заслугой Г. его стремление соединить социализм как теорию с "реальной" основой – "коммунистич. инстинктами мужика" (Н. Русанов, Западный социализм и "русский социализм" Герцена, в журн. "Русское богатство", 1909, No 7–8). Полемизируя с либералами, эсеры (В. Чернов, Не во-время родившийся, в журн. "Заветы", 1912, No 1, 1 изд.; В. Ленуар, Великий образец самокритики, там же) в то же время проповедовали идею о возможности единого оппозиц. лагеря, пророка к-рого они усматривали в Г. Начало всестороннего изучения лит. наследства Г. и подлинно науч. трактовки его идей с позиций м а р к с и з м а было положено В. И. Лениным ("Памяти Герцена", 1912, Соч., 4 изд., т. 18). Относя Г. к поколению дворянских революционеров 1-й пол. 19 в., Ленин вместе с тем показал, что Г. пошел дальше декабристов и под влиянием роста нар. антикрепостнич. движения встал в ряды революц. демократии. Не замазывая слабых сторон мировоззрения Г., вскрывая социальные корни его апелляции к "верхам", Ленин показал коренное различие между Г. и либералами. Продолжая начатую Марксом и Энгельсом критику герценовского "русского" социализма (см. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 15, 1933, с. 259, 375; т. 16, ч. 2, 1936, с. 388–401;т. 25, 1934, с. 184 и др.), Ленин охарактеризовал его как ненаучный, утопический. Вместе с тем он указал и на реальное, социальное содержание теорий Г.: выражение революционности "буржуазной крестьянской демократии в России" (Ленин В. И., Соч., 4 изд., т. 18, с. 11). Ленин назвал Г. мыслителем, к-рый "вплотную подошел к диалектическому материализму и остановился перед – историческим материализмом" (там же, с. 10). Ленин отметил актуальность идей "Писем об изучении природы" для науки и философии нач. 20 в. Созвучные Ленину оценки Г. по ряду вопросов дал Плеханов ("Герцен – эмигрант", 1909; "А. И. Герцен и крепостное право", 1911; "Философские взгляды А. И. Герцена", 1912; "О книге В. Я. Богучарского "А. И. Герцен" ", 1912; "Речь на могиле А. И. Герцена в Ницце", 1912, см. Соч., т. 23). Плеханов защищал Г. от либералов, критиковал Иванова-Разумника за попытку очистить социализм Г. от демократизма, от веры в нар. крест. массы. Обращение Г. к общине как реальному зародышу социализма было, по мнению Плеханова, "полупризнанием того, что не мышление определяет собою бытие, а бытие определяет собою мышление" (Соч., т. 23, 1926, с. 403). Плеханов, однако, не раскрыл классовые корни мировоззрения Г. Правильное решение вопроса о тенденции развития взглядов Г. к диалектич. материализму сочеталось у него с ошибочной трактовкой филос. взглядов Г. 40-х гг. как гегельянских. После Октябрьской революции 1917 создалась возможность широкого науч. исследования мировоззрения Г. Однако нек-рые работы, изданные в первые послереволюц. годы [Г. Шпет, Философское мировоззрение Герцена, 1921; его же, П. Л. Лавров и А. И. Герцен, сб. "Вперед", 1920; Иванов-Разумник, А. И. Герцен, 1920; Э. Радлов, Герцен как философ, и др. ст. в сб. "А. И. Герцен", 1920; ряд статей в сб. "Вестник литературы", 1920, No 1 (13) и др.], продолжали бурж.-либеральную традицию в оценке наследия Г. Получила распространение т. зр. о гегельянском характере философии Г. В 20-х – 1-й пол. 30-х гг. сов. ученые проделали большую работу по публикации и изучению произведений Г. В ряде книг и статей освещались различные стороны деятельности и мировоззрения Г. Однако при оценке политич. лица мыслителя нек-рые авторы (Ю. Стеклов, А. И. Герцен, 1920, [3-е изд.], 1930; В. Воровский, Был ли Герцен социалистом?, в журн. "Творчество", 1920, No 1, см. также вего кн. "Литературно-критические статьи", 1956, и др.), правильно подчеркивая ненауч. характер социализма Г., акцентировали внимание на либеральных сторонах его творчества. Л. Аксельрод ("А. И. Герцен", 1919, см. в еекн.: "Этюды и воспоминания", 1925) и нек-рые другие авторы проводили в своих работах плехановский взгляд на философию Г. В книге Л. Пипера "Мировоззрение Герцена" (1935) герценовская философия была неправильно определена как шеллингианство. Во 2-й пол. 30 – нач. 40-х гг. начали утверждаться в науке и разрабатываться ленинские положения о деятельности и взглядах Г. (С. Бушуев, О мировоззрении Герцена, в журн. "Книга и пролетарская революция", 1936, No 1; Д. Чесноков, Герцен и его "Письма об изучении природы", в журн. "Под знаменем марксизма", 1938, No 2; И. Луппол, ["А. И. Герцен"], в кн. "Краткий очерк истории философии", 1940, с. 183–85; Л. Коган, Выдающийся русский диалектик, в журн. "Большевик", 1940, No 21; Г. Васецкий и М. Иовчук, Очерки по истории рус. материализма XVIII–XIX вв., 1942, гл. 3; Б. Быховский, Критика классической немецкой философии в работах Герцена, в журн. "Под знаменем марксизма", 1943, No 9–10, и др.). В 40–50-х гг. сов. ученые создали ряд монографич. исследований, освещающих материализм и диалектику в филос. воззрениях Г. и революц. значение его деятельности (А. Эльсберг, А. И. Герцен, 1948, 3 изд., 1956; Д. И. Чесноков, Мировоззрение Герцена, 1948; Л. Гинзбург, "Былое и думы" Герцена, 1957; 3. П. Базилева, "Колокол" Герцена, 1949; Б. П. Козьмин, К вопросу об отношении А. И. Герцена к I Интернационалу, "Историч. записки", 1955, т. 54; И. М. Белявская, А. И. Герцен и польское нац.-освободит. движение 60-х гг. XIX в., 1954; ?. ?. Пирумова, Исторические взгляды А. И. Герцена, 1956; В. А. Путинцев, Герцен-писатель, 1952, и др.). За границей творчество Г. издавна было предметом внимания и изучения (Н. Rosen, Die socialpolitischen Ideen Alex. Herzens, Halle, 1893; O. Sperber, Die socialpolitischen Ideen Alexander Herzens, Lpz., 1894; M. Bogdanovi?, Aleksandar Ivanovi? Hercen, "Savremennik", Zagreb, 1912, кн. 7, и др.). В 20–50-х гг. 20 в. иностр. авторы выпустили ряд книг и статей о Г., различных по своей науч. ценности и идейно-политич. направленности (Е. Lo Catto, ?. Herzen, в его кн.: Saggi sulla cultura russa, Napoli, 1923; R. Labry, Alexandre Ivanovi? Herzen. Essai sur la formation et le d?veloppement de ses id?es, P., 1928; его же, Herzen et Proudhon, P., 1928; M. Wiedemann, Herzen und der "Kolokol", Charlottenburg, 1935; I. Montanelli, Vita sbagliata di un fuomscito [A. I. Herzen], Milano, 1947; Ch. Corbet, Dobroljubov et Herzen, "Rev. ?tudes slaves", P., 1951, t. 27; A. Bruy?r?, Alexandre Herzen, "Synth?ses", 1953, .No 89, Oct., An. 8; F.F. Seeley, Herzen´s "Dantean" period, "Slavonic and E. Europ. Rev. ", 1954, v. 33, No 80; F. Venturi, Il populismo russo, v. 1–2, [Torino], 1952, и др.). Много работ о Г. издано в 50-е гг. в странах нар. демократии; Е. Wolfgramm, Alexander Herzen und die "Deutsehe Monatsschrift", "Z. Geschichtswiss.". В., 1954, Beilage 1,S. 78–104; то же в "Geist und Zeit", D?sseldorf, 1956 No 4, S. 61–88; А. Т. Илиев, Естетическите възгледи на Херцен, "Език и литература", С., 1957, кн. 1, с. 14–23; Н. La?wi?ska, Sprawa polska na ??mach "Ko?oko?a" (W stulecie pisma), "J?zyk rosyiski", Warsz., 1957, r. 10, No 3, s. 125–32; G, Haupt, Influente ?n Rom?nia a revistei "Colocol"..., "Studii", Buc, 1950, Oct. – Dec. An. 3, No 4; J. Zumr, ?e?ti radik?lni demokrati a. A. I. Gercen, в кн.: J. V. Fric, A demokratick? proudy v ?esk? politice a kultu?e, sb. st., Praha, 1956, s. 113–50; B. Dunikowski, Hercen a Polska, "Tygodnik demokratyczny", Warsz., 1956, r. 4, No 2; J. Sieradzki, Alexander Hercen w ?wietle swoich pami?tnik?w, в его кн.: Szkice i materia?y historyczne z XIX i XX wieku, [Warsz., 1956] и др. Сов. ученые в содружестве с прогрессивными учеными др. стран вели и ведут борьбу с фальсификацией деятельности и мировоззрения Г. в работах рус. белоэмигрантов (Г. Флоровский, Б. Яковенко, Д. Чижевский, Н. Лосский, В. Зеньковский), реакц. бурж. философов и историков. А. Володин. Москва. Соч.: "Письма об изучении природы" – осн. филос. произведение Г. Опубликованы в журн. "Отечественные записки" как цикл из 8 статей: "Эмпирия и идеализм" (1845, кн. 4), "Наука и природа – феноменология мышления" (1845, кн. 4), "Греческая философия" (1845, кн. 7), "Последняя эпоха древней науки" (1845, кн. 8), "Схоластика" (1845, кн. 11), "Декарт и Бэкон" (1845, кн. 11), "Бэкон и его школа в Англии" (1846, кн. 3), "Реализм" (1846, кн. 4). Написанию предшествовало изучение Г. филос. первоисточников, историко-филос. (Гегеля, Фейербаха, Эрдмана и др.) и естеств.-науч. (Гете, И. Мюллера, Либиха и др.) трудов, посещение лекций И. Т. Глебова и К. Ф. Рулье. Значение "Писем..." в России 40-х гг. 19 в. определялось их направленностью против теологич. разрыва духа и материи и славянофильского принижения знания перед верой. Работа вошла в женевское собрание сочинений Г. (т. 2, 1875), Собр. соч. под ред. Лемке (т. 4, 1919), Поли. собр. соч. ИАН (т. 3, 1954). В составе избранных философских произведений Г. (изд. 1940, 1946, 1948) переведена на ряд языков. Отд. изданием, переведенным на чеш. язык, вышла в 1954. Полн. собр. соч. и писем, ред. М. К. Лемке, т. 1–22, П. – М., 1919–25; Собр. соч. в тридцати томах, т. 1–19, М., 1954–60; Соч., т. 1–9, М., 1955–58; Избр. филос. произв., т. 1–2, М.–Л., 1948 (переведены на англ., нем., франц., исп., болг., румын, и ряд др. яз.); А. И. Герцен об искусстве, вступит. ст. Эльсберга Я. Е., [сб.], М., 1954; Новые документы и материалы, в сб.: "Литературное наследство", No 7–8, М., 1933, No 39–40, 41–42; 61–62, 63, 64, М., 1941–58. Лит.: Очерки по истории философской и общественно-политической мысли народов СССР, т. 1, М., 1955, гл. 14; История философии, т. 2, М., 1957, гл. 4, § 3. ... смотреть

ГЕРЦЕН АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ

(1812 — 1870) — псевдоним Искандер Русский писатель, критик, публицист, общественный деятель. Автор повестей «Доктор Крупов», «Сорока-воровка», «Долг ... смотреть

ГЕРЦЕН АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ

(псевд.Искандер) (25.3(0.4). 1812, Москва, 9(21).1 .1870, Париж), рус. писатель и публицист, философ-материалист, революционер. Из дворян: незаконнорождённый сын богатого помещика И. А. Яковлева. Окончил физико-математич. отделение Моск. ун-та (1833). В июле 1834 за участие в университетском кружке революц. направления был арестован и выслан (Пермь, Вятка, Владимир), в нач. 1840 вернулся в Москву, в мае переехал в Петербург. В 1841 за резкий отзыв в частном письме о полиции выслан в Новгород. После возвращения из ссылки (1842) жил в Москве, активно участвовал в идейно-филос. борьбе, сотрудничал в «Отечеств. записках», выступал с критикой идеологии офиц. народности и воззрений славянофилов. В 1847 уехал с семьёй за границу, был свидетелем Революции 1848 во Франции и её поражения. В 1849 переехал в Женеву. Участвовал в газете Прудона «Голос народа». В 1850 поселился в Ницце, где сблизился с деятелями итал. освободит. движения. В 1852 переехал в Лондон, где основал (1853) для борьбы с крепостничеством и царизмом Вольную рус. типографию. С 1855 издавал альманах «Полярная звезда», в 1857-07 вместе с Огарёвым выпускал первую рус. революц. газету «Колокол». Программа «Колокола» на первом этане (1857-61) содержала общедемократич. требования: освобождение крестьян с землёй, общинное землевладение, уничтожение цензуры и телесных наказаний. После реформы 1861 Г. резко выступил против либерализма, опубликовал статьи, разоблачающие реформу, революц. прокламации. В период Польского восстания 1863-64, хотя и понимал его обречённость, выступил в защиту Польши. В последние годы жизни разошёлся по ряду принципиальных вопросов с молодой революц. эмиграцией. Наряду с выдающимися лит. произв.романом «Кто виноват?» (1841-46), повестью «Доктор Крупов» (1847), мемуарами «Былое и думы» (1852-68) перу Г. принадлежат также филос. работы, в к-рых Г. «...сумел подняться на такую высоту, что встал в уровень с величайшими мыслителями своего времени» (Л е н и н В. И., ПСС, т. 21, с. 256). Осн. тема филос. творчества Г.единство бытия и мышления, жизни и идеала. Г. стремился найти и сформулировать метод познания, адекватный действительности и являющийся единством опыта и умозрения, «эмпирии» и «спекуляции». В области философии истории в центре его внимания проблема обществ. закона, к-рый представляется Г. в конечном счёте как сочетание стихийного хода истории (бессознат. жизни народов) и сознат. деятельности индивидов (развития науки). В социально-политич. области лозунг единства теории и практики вел Г. к борьбе за революц. просвещение нар. масс, подготавливающее их к социалистич. перевороту. Эта многосложная, но внутренне связанная проблематика по-разному выступает на различных этапах идейного развития Г. В ранних произв. («О месте человека в природе», 1832 и др.), свидетельствующих об интересе Г. к вопросам естествознания и к совр. филос. и социальным учениям (Шеллинга, Кузена, СенСимона и др.), обнаруживается тенденция к осмыслению единства природы и человека, материи и сознания, эмпирич. опыта и рационального мышления. В цикле статей «Дилетантизм в науке» (1842-43), трактуя диалектику Гегеля как «алгебру революции», Г. пытался обосновать закономерность движения человечества к обществу, лишённому антагонизмов. По Г., этот грядущий мир, царство разума, воплотит и осуществит рациональные моменты предшествующей истории: реалистич. преклонение перед природой, свойственное античности, и принципы суверенности личности, свободы духа, развитые, как полагал Г., в первонач. христианстве. Такое будущее отождествлялось Г. с социалистич. идеалом. Формой движения к новому миру было, по Г., соединение философии с жизнью, науки с массами. Когда произойдёт такое слияние духа и материи, начнётся пора «сознательного деяния». Понятие «деяние» выступает у Г. как характеристика сущности человеч. личности, возвышающейся как над неосмысленным существованием, так и над бесстрастным занятием наукой, свойственным «цеховым учёным». В осн. филос. соч. «Письма об изучении природы» (1845-46) Г. развил идею единства противоположностей преим. в методологич. аспекте. Центр. идея этого произв.настоят. необходимость ликвидации антагонизма, существующего между естествознанием и философией, или, как писал Г., между «эмпирией» и «идеализмом». Ратуя за преодоление созерцательности старого, метафизич. материализма и науч. переосмысление принципов активности познания, диалектич. мышления, развитых в идеалистич., спекулятивной форме Гегелем, Г. называл «подвигом» разработку Гегелем «методы» науки и призывал учёныхэмпириков воспользоваться ею. Вместе с тем вопреки Гегелю Г. стремился представить природу первичным живым процессом, «бродящим веществом», а диалектику познания, логику её продолжением и отражением. Однако даже провозгласив природу «родословной мышления», Г. всё же не смог до конца решить задачу материалистич. переосмысления диалектики Гегеля, задачу создания «новой философии». Пойдя «...дальше Гегеля, к материализму, вслед за Фейербахом», Г., по словам Ленина, «...вплотную подошел к диалектическому материализму и остановился перед историческим материализмом» (там же). Поражение Революции 1848, к-рую Г. ошибочно оценил как неудавшуюся битву за социализм, привело его к пересмотру нек-рых осн. положений филос. концепции 40-х гг., в частности к отказу от идеи разумности истории, неодолимости прогресса человечества, к резкой критике разного рода социальных утопий и романтич. иллюзий («С того берега», 1847-50). В своей критике зап.-европ. цивилизации Г. дошёл до скептицизма, ставя под сомнение способность человеч. сознания верно отразить и предвидеть направление историч. движения. Он впадает в пессимистич. настроение относительно возможных перспектив социального переворота. Попыткой преодоления этого пессимизма была герценовская теория «русского», крест. социализма: в крест. общине Г. усмотрел, как ему казалось, реальный зародыш социалистич. будущего («Россия», 1849, и др.). По Г., «человек будущего в России мужик, точно так же, как во Франции работник» (Собр. соч., т. 7, 1956, с. 326). Утопич. теория «рус. социализма» в своеобразной форме выражала революц. устремления рус. крестьянства, его требования полностью уничтожить помещичье землевладение. Мысля дальнейший ход рус. истории как освобождение крестьян от всех феод.-самодержавных пут и соединение патриархально-коллективистского быта крестьянства с социалистич. теорией, Г. в своей связи ставил вопрос о возможности миновать капиталистич. фазу развития. Однако события сер. 60-х гг. всё больше убеждали Г., что и Россия заражается «буржуазной оспой». В 50-60-х гг., уделяя особое внимание проблеме взаимоотношения личности и общества, Г. выступил резким критиком как бурж. индивидуализма, так и уравнит. коммунистич. утопий (Бабёф, Кабе и др.). Стремление избежать крайностей как фатализма, так и волюнтаризма выражается в глубоких раздумьях Г. над проблемой обществ. закономерности. Пытаясь понять историю как «...свободное и необходимое дело» человека (Собр. соч., т. 20, кн. 1, 1960, с. 442), Г. развивал идею единства среды и личности, историч. обстоятельетв и человеч. воли, пересматривал своё прежнее понимание перспектив историч. развития Европы. В заключит. главах «Былого и дум», цикле очерков «Скуки ради» (1868-69), в повести «Доктор, умирающий и мёртвые» (1869) он ставил вопрос о «совр. борьбе капитала с работой». Вершиной идейных поисков и теоретич. завещанием Г. стала последняя работа письма «К старому товарищу» (1869). Они адресованы Бакунину и направлены против крайностей его революц. теории: призывов к уничтожению гос-ва, немедленному социальному перевороту, требования не «учить народ», а «бунтовать его». Нельзя звать массы к такому социальному перевороту, потому что насилием и террором, полагал Г., можно только расчищать место для будущего, но не создавать новое. Для социального созидания необходимы «идеи построяющие», нужна сила, нужно народное сознание. «Нельзя людей освобождать в наружной жизни больше, чем они освобождены внутри» (там же, кн. 2, I960, с. 590). Пример социальной организации Г. увидел в «Междунар. работничьих съездах», т. е. в 1-м Интернационале. Идеи Г. оказали большое воздействие на развитие рус. филос., обществ.-политич. и эстетич. мысли. Г. выступил одним из родоначальников идеологии народничества.... смотреть

ГЕРЦЕН АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ

[25.3(6.4). 1812, Москва, — 9(21).!. 1870, Париж], рус. писатель, философ, публицист. В 1833 окончил физ.-мат. отделение Моск. ун-та. В 1834 за участие в кружке вольномыслящей молодёжи был арестован и в 1835 выслан (Пермь, Вятка, Владимир). В 1839 вернулся в Москву, затем переехал в Петербург. В 1841—42 в ссылке в Новгороде. С июля 1842 жил в Москве, активно участвовал в идейно-филос. борьбе, сотрудничал в «Отеч. записках». В 1847 уехал с семьёй за границу, жил во Франции, Швейцарии. С 1852 в Лондоне, где основал (1853) Волы-ную русскую типографию. В 1855—68 издавал альманах «Полярная звезда», в 1857—67 совм. с Н. П. Огарёвым выпускал первую рус. рев. газ. «Колокол». В обширном наследии Г. нет спец. те-оретич. работ о воспитании, а из худож. произв. непосредственно к этой теме обращены повесть «Кто виноват?» (18411846) и частично «Былое и думы» (18521868). Однако в течение всей жизни Г. живо интересовался пед. проблемами; его высказывания по вопросам воспитания и образования свидетельствуют о наличии продуманной пед. концепции, к-рую он пытался реализовать и на практике — в отношениях с собств. детьми. Пед. взгляды Г. определялись его филос. (атеизм и материализм), этич. (гуманизм) и полит. (рев. демократизм) убеждениями. Представления Г. об исключительно важной роли сознательной рев. деятельности личности обусловили его подход к проблеме воспитания прежде всего как к проблеме формирования нового человека, способного к осмыслению законов окружающей жизни, обладающего внутр. свободой. Рассматривая вопрос. о роли условий воспитания в развитии человека, Г. указывал на зависимость человека от среды, вместе с тем считал, что личность не просто принимает влияние среды, но и отвечает на него. Этот ответ может содержать в себе как «сочувствие», так и «противоречие». Занять такую свободную критич. позицию по отношению к обществ. проблемам может человек, обладающий способностями и навыками духовного самоопределения. Поэтому в основе пед. концепции Г. лежит мысль о необходимости всестороннего и свободного развития личности. Любое воспитание — домашнее, школьное, университетское и др. должно исходить прежде всего из отношения к ребёнку как к личности самостоятельной с её индивидуальными особенностями и устремлениями и быть ориентировано на те качества, к-рые уже заложены в его характере и могут получить дальнейшее развитие. Воспитание, по Г., — сознательный, целенаправленный процесс формирования человека, способного к «сознательному деянию», одухотворённому труду и служению обществу, осуществляемый под руководством педагога. Важнейшую роль в этом играет образование, особенно изучение естеств. наук, к-рое способствует выработке реалистич. мировоззрения, трезвого (для Г. — уверенного в невозможности «честного союза науки с религией») взгляда на жизнь. «Нам кажется почти невозможным без естествоведения воспитать действительное, мощное, умственное развитие, — писал Г., — никакая отрасль знаний не приучает так ума к твёрдому, положительному шагу, к смирению перед истиной, к добросовестному труду и, что ещё важнее, к добросовестному принятию последствий такими, какими они выйдут, как изучение природы» («Публичные чтения господина профессора Рулье», 1845). Естеств.-науч. образование должно не загружать ум обилием фактов, а прежде всего учить молодых людей «спрашивать», развивать у них способности и вкус к самостоят. мышлению, к-рое является необходимым условием любого активного действия. Г. неоднократно обращался к проблемам естествознания («Письма об изучении природы», 1845—46, и др.), написал 2 рассчитанные на детей и юношество работы, в к-рых популяризация естеств.-науч. знаний тесно увязывалась им с задачей развития систематич. и строго науч. мышления молодых поколений («Опыт бесед с молодыми людьми», 1858, «Разговоры с детьми», 1859). Однако одностороннее увлечение естествознанием, как и вообще наукой, указывал Г., может сделать человека кабинетным «цеховым» учёным, далёким от запросов жизни («Дилетантизм в науке», 1843). Полноценная личность не может быть воспитана в отрыве от др. отраслей человеческого знания и деятельности — в противном случае существует опасность впасть в ремесленничество науки и за множеством фактов потерять общность дела. Осознать важнейшие цели выбранной деятельности, их связь с общими задачами своего времени молодым людям должен помочь прежде всего «мир человеческий, мир истории», т.е. приобретение молодыми людьми разносторонних гуманитарных знаний. Гуманитарное образование, считал Г., призвано не уводить молодёжь от реальной жизни, а, напротив, усиливать интерес к актуальным проблемам действительности. Для Г. классич. образование — «эстетич. школа нравственности» («Записки одного молодого человека», 1840—41). С дет. лет при помощи книг воспитывается нравств. чувство, формируются обществ. идеалы. Целенаправленное систематич. разностороннее воспитание, утверждал Г., может осуществляться только педагогом, понимающим свою ответственность перед формирующейся личностью и придерживающимся передовых пед. взглядов, соответствующих достижениям науки и философии. Особенно важным он считал умение подсказать воспитаннику пути и способы связи идеала с конкретной действительностью. В повести «Кто виноват?» Г. показал, какую трагич. роль сыграло в судьбе его героя то, что он был воспитан честным и восторженным, но не понимавшим реальной жизни учителем. Позже размышления Г. о пед. ответственности отразились в главах «Былого и дум», посвящённых детству и юности автора. Много внимания этим проблемам уделял Г. на страницах изданий Вольной русской типографии, где находили живой, страстный отклик факты и сообщения его корреспондентов, касавшиеся разного рода безнравственных и недостойных поступков преподавателей, воспитателей и вообще людей, имевших какое бы то ни было отношение к воспитанию молодёжи. Г. понимал, что в условиях рос. действительности высокие личные качества наставника далеко не всегда могут обеспечить успех его деятельности, т. к. неизбежно вступают в противоречие с системой офиц. педагогики. Поэтому выступал против любых ущемлений просвещения, подчёркивая огромное значение преобразования шк. системы для будущего России. Особый интерес в связи с этим проявлял к положению в рос. ун-тах. Ун-т, в представлении Г., развивает мышление, даёт подлинные знания и к тому же «учит столько же или ещё больше аудиторией, сколько кафедрой, юным столкновением, горячим обменом мыслей» («Провинциальные университеты», 1861). Мысли Г. о воспитании человека, способного активно участвовать в преобразовании жизни, о развитии самостоятельности мышления сохраняют своё значение для отеч. педагогики. Соч.: Собр. соч., т. 1—30, М., 1954—66; Избр. пед. высказывания, М., 1951; О воспитании и образовании, М., 1990 (совм. с Н. П. Огаревым).... смотреть

ГЕРЦЕН АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ

(25.03 (6.04). 1812, Москва-9(2 П.01.1870, Париж) писатель, мыслитель, общественный деятель. На формировании взглядов Г. в период обучения в Московском ун-те сказалось его участие вместе с Огаревым (их знакомство, переросшее в дружбу, произошло ок. 1823 г.) в кружке, где обсуждались философские проблемы, социалистические идеи Сен-Симона и Фурье. *Сенсимонизм лег в основу наших убеждений и неизменно остался в существенном*, писал Г. В 1834 г. членов кружка арестовали и обвинили в создании тайной организации, имевшей целью свержение существующего строя. Г. был сослан под надзор полиции. В 1842 г. ему разрешили переехать в Москву, где он написал свои первые философские соч. В *Дилетантизме в науке* (1842-1843) он противопоставил идее славянофилов о необходимости подчинить философию религии мысль о соединении философии с естествознанием и знания с массами. Рассматривая историю науки и философии, Г. показал, что массы всегда были поглощены добыванием материальных средств существования, а наука стала достоянием немногих. Возник разрыв между *кастой* ученых и остальным человечеством, что с необходимостью приводило к борьбе как к неизбежному элементу исторического процесса. Только соединение науки с массами снимает это противостояние *духа* и *материи*. В *Письмах об изучении природы* (1845-1846) Г. развивает мысль о союзе философии и естествознания, подчеркивая невозможность развития философии без опоры на естествознание и неспособность последнего создать истинную картину мира без овладения философской диалектикой. Имея в виду в первую очередь философию идеалистическую, вершиной к-рой были тогда взгляды Гегеля, Г. отмечал заслугу этой философии в создании диалектической формы познания, в разработке идеи развития. Беда ученых-эмпириков, подчеркивал он, в том, что они не видят в природе развития разума, для них разум есть свойство только человеческое и потому субъективное, отсюда бытие и мышление распадаются у них на противостоящие друг другу внешним образом объект и субъект. Г. же считал, что разум не противостоит природе как нечто внешнее, а есть осознание ею самой себя. Отвергая идеалистическое решение проблемы тождества мышления и бытия и не принимая характерного для эмпиризма (т. е. существовавшего тогда материализма) разрыва между субъективным разумом и объективным бытием, Г. пытался вывести мышление, логику непосредственно из развития природы и попадал, т. обр., в тупик натурализма, ибо оставлял за пределами анализа социальную деятельность человека. В дальнейшем (в 60-е гг.) он развил свои философские взгляды, признав значение для понимания человека социологии. Человек не только физическое тело, подчиняющееся общим законам природного мира, он живет в об-ве и является существом нравственным, а потому изучать его поведение должна социология, к-рой предстоит вырвать человека *из анатомического театра, чтобы возвратить его истории*. Ибо история, об-во имеют свои законы, и *общественный человек ускользает от физиологии; социология же, напротив, овладевает им, как только он выходит из состояния животной жизни*. В 1847 г. Г. навсегда покидает Россию, но до конца своих дней он жил ее интересами, думая о преобразованиях, к-рые привели бы ее на путь свободы и процветания. Об этом свидетельствуют его обширная переписка, тесные контакты с представителями российского освободительного движения, особенно с М. А. Бакуниным после приезда последнего в Лондон в 1861 г. В 1853 г. Г. основал в Лондоне Вольную русскую типографию, в к-рой стал печатать произв., запрещенные на родине цензурой, с 1855 г. издавал альманах *Полярная звезда*, а с 1857 по 1867 г. вместе с Огаревым газ. *Колокол*. Полагая, что социалистическое общественное устройство в большей степени, чем любое другое, обеспечивает социальную справедливость, он пережил мучительное разочарование, убедившись, после поражения революции 1848 г. во Франции, что идея частной собственности имеет глубокие корни. Г. пришел к выводу, что идея социализма, созревшая на зап. почве, может осуществиться там, где найдет более благоприятные условия, а именно в России на основе крестьянской общины. При этом он развил мысль Чаадаева о том, что отсталость России может стать ее преимуществом, ибо, усвоив достижения западноевропейской науки, она сможет избежать тех негативных моментов, к-рые сопутствовали движению зап. об-ва вперед, и даже миновать стадию буржуазного развития в том виде, в каком она проявлялась в Зап. Европе. Одним из первых среди деятелей рус. освободительного движения Г. понял неоправданность революционного насилия без понимания перспектив социального развития, без преобразования народного сознания. Кровавый опыт революции 1848 г., писал Г., *взошел у меня в плоть и кровь*. И с тех пор он не устает выступать против *вспышкопускательства*, к-рым особенно грешил Бакунин. Насилие способно только расчищать место для будущего, говорил Г., для социального созидания необходимы *идеи*, нужно развитое народное сознание. *Нельзя людей освобождать в наружной жизни больше, чем они освобождены внутри*, утверждал он. Деятельность и литературное творчество Г. оказали огромное влияние на развитие рус. философской и общественной мысли, причем самых разных направлений. Под влиянием теории *рус. социализма* находилось большинство народнических организаций. За признание Г. своим предшественником боролись российские социал-демократы. Но и непримиримые противники как народничества, так и марксизма находили у Г. много ценных и близких им идей. Так, К. Н. Леонтьева привлекали мысли Г. о культуре и о пагубном на нее влиянии буржуазии, а Бердяева его идеи о свободе личности. Ценили Г. и такие разные по своим философским воззрениям рус. философы, как Булгаков и Шпет. А без ссылок на автобиографическую эпопею Г. *Былое и думы* не обходился ни один исследователь истории рус. философской мысли сер. XIX в., даже такой религиозно убежденный мыслитель, как Флоровский, и тот ссылается на Г. как на высочайший авторитет в оценке тех или иных явлений философской жизни XIX в. И, безусловно, прав Бердяев, когда пишет, что Г. и Белинский имеют *центральное значение для русской судьбы*, а Г. *если и не самый глубокий, то самый блестящий из людей 40-х годов* (О России и русской философской культуре. М., 1990. С. 92, 94).... смотреть

ГЕРЦЕН АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ

Ѓ́ЕРЦЕН Александр Иванович (1812—70), рус. писатель, революц. деятель. В 1830—32 одновременно с Л. учился в Моск. ун-те, принимал участие в «маловской... смотреть

ГЕРЦЕН АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ

(1812—70) — рус. революционер-демократ, мыслитель-материалист, писатель. Создатель Вольной рус. типографии (Лондон, 1853), издававшей альманах «Полярная звезда» (1855—69), первую рус. революционную газету «Колокол» (1857—67) и др. Эстетические воззрения Г. неотрывны от общей эволюции его философских взглядов, итог к-рой подведен В. И. Лениным: «Герцен вплотную подошел к диалектическому материализму и остановился перед — историческим материализмом» (т. 21, с. 256). Разрабатывая общефилософские обоснования будущего социального переворота в России, в эстетической борьбе эпохи Г. становится защитником реалистического метода (Реализм) в иск-ве и лит-ре. Он утверждает объективность эстетических категорий и представлений, возможность не только эмоционального, субъективного восприятия, но и интеллектуального «понимания» произв. иск-ва. Здесь, как и в философских исканиях в целом, Г. ищет синтез «эмпирии» и «спекуляции», единства бытия и мышления, практики и теории. Отсюда вытекает его понимание задач иск-ва и лит-ры, к-рые призваны не только «представлять» действительность, но и стать активной силой в ее пересоздании. Г. принадлежит воспринятое всеми революционными демократами определение лит-ры как «трибуны», свысоты к-рой народ «заставляет услышать крик своего возмущения и своей совести», а также представление о высокой миссии художника-творца: «художник тоже власть». Высоко ценя творчество мн. деятелей иск-ва и лит-ры прошлого и своего времени, Г. возлагает большие надежды на иск-во будущего. Говоря о «новом искусстве», он имеет в виду прежде всего такое, к-рое было бы и социально действенным, и обладающим «художественной инициативой». Поскольку «корни» иск-ва — «корни» прекрасного «в земле», как образно определяет Г., постольку возникновение иск-ва, его развитие зависят от конкретно-исторических условий. «...Великий художник не может быть несовременен. Одной посредственности предоставлено право независимости от духа времени». Источник прекрасного, по Г., жизнь, но не в ее обыденном течении, а в моменты высокого напряжения, подъема. Оперируя понятием «вечная красота», Г. видит в ней отражение «человеческой мощи» в ту или иную историческую эпоху. Полемизируя с попытками объяснить, что такое «красота», «прекрасное», исходя из физиологических особенностей человека, он утверждает: «Прекрасное, конечно, не ускользает от законов природы; невозможно ни создать его без материи, ни ощущать его без органов чувств; но ни физиология, ни акустика не могут создать теорию художественного творчества искусства» — это, по Г., сфера общественных наук. Историзмом проникнуто его понимание трагического. «Дон-Кихотом революции», «суровым, трагическим типом» предстает в его творчестве якобинец, оставшийся верным идеалам общественной свободы и справедливости в эпоху их крушения и попрания. Комическое связывается Г. с отжившими или отживающими явлениями, но с такими, само существование к-рых тормозит общественное развитие. Поэтому осмеяние их «имеет в себе нечто революционное». Способность художника выразить и воплотить в произв. иск-ва не только существующие и уходящие, но и едва зарождающиеся черты и тенденции развития об-ва составляют, согласно Г., основу воспитательной силы иск-ва. Особенно важно для иск-ва отражение назревающих потребностей народной жизни. Народность и художественность неотъемлемы для Г. друг от друга: «Поэт и художник в истинных своих произведениях всегда народен». Связь иск-ва с делом освобождения трудящихся масс от эксплуатации, отражение в нем передовых общественных идеалов, идейность искусства являются гл. принципами эстетики Г. Они положены в фундамент его концепции истории рус. лит-ры и дали право Г. называться одним из творцов рус. революционно-демократической эстетики. Проблемы эстетики затрагиваются в разных по задачам и жанрам работах Г., важнейшие из к-рых: «Дилетанты-романтики» (из цикла «Дилетантизм в науке», 1842-—43), «О развитии революционных идей в России» (1850), «А. Иванов» (1858), «Концы и начала» (1862), «Новая фаза в русской литературе» (1864), «Письмо о свободе воли» (1868). Высказывания по этим проблемам содержатся также в «Былом и думах» (1855—68), дневниках и письмах.... смотреть

ГЕРЦЕН АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ

Дом-музей А. И. Герцена.Москва.Ге́рцен Александр Иванович (псевдоним Искандер) (1812, Москва — 1870, Париж), писатель, публицист, философ. Внебрачный с... смотреть

ГЕРЦЕН АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ

(1812— 1870) — русский философ, писатель, публицист. Закончил физико-математическое отделение Московского ун-та (1829— 1833). За участие в революционном кружке арестован (1834) и выслан (1835) из Москвы (вместе с Н.П. Огаревым). Вторая ссылка— в Новгород (1841 — 1842). Возвратившись в Москву (1842— 1847), Г. публикует ряд острых публицистических, философских и литературных произведений. В полемике с официальными идеологами и славянофилами выступил как автор теории русского социализма. В 1847 г. уехал за границу, где решил остаться, чтобы иметь возможность без цензуры публиковать свои взгляды в борьбе с самодержавием в России. В 1852 г. переехал в Лондон, где создал вольную русскую типографию (1853) и с 1857 г. совместно с Н.П. Огаревым начал издавать газету Колокол, в которой развернул революционную пропаганду. Убежденный материалист, Г. отстаивал принцип детерминизма как базу научного мировоззрения. Материалистическую позицию занимал он и в понимании природы психического, трактуя психику как особую функцию мозга, свойство материи. Естественнонаучная ориентированность взглядов Г. проявлялась в принятии эволюционных идей Ч. Дарвина, в утверждении необходимости при изучении психики опираться на данные физиологии. В то же время Г. выступал против вульгарно физиологического взгляда на человека, расчленяющего его на рефлекторные акты, подчеркивал важность исторического подхода в понимании сознания, считал, что социальная сущность человека выходит за пределы физиологии и обусловливает его развитие как существа активно, разумно и свободно совершающего свои действия. Таким образом, волевая активность и нравственная свобода человека выступают у Г. как психологическая, антропологическая реальность. Этот подход был важным шагом в материалистическом обосновании активности личности, разрушении механического подхода к человеку. Г. полагал, что ощущение и мысль — составные части единого процесса познания: истину можно проверить как мышлением, рационально, так и опытом, практикой. Выступая против дуализма в рассмотрении взаимоотношений мысли и слова, Г. определял слово как средство более или менее адекватного выражения мысли. Различал смысл и значение слова. Одной из задач воспитания называл формирование активной мыслительной деятельности человека, как основы процесса самообразования. Важнейшую роль в жизни человека отводил деятельности как физиологической необходимости, обеспечивающей развитие личности, подчеркивал связь деяния и мышления человека, говорил о том, что мыслительная работа всегда требует волевых усилий человека. Подчеркивая влияние окружающей среды на развитие личности, отмечал в то же время сложную диалектику взаимоотношения среды и уровня развития личности: чем более развито сознание, ярче самобытность человека, тем менее он зависим от среды. Применительно к общественным процессам был сторонником крестьянского социализма. Верил в будущее социализма, однако не рассматривал его как окончательную и совершенную форму общественных отношений. В конце жизни склонялся к реформистским путям преобразования общества. Пребывая в эмиграции, будучи не только оригинальным мыслителем, но и талантливым писателем, Г. в немалой степени содействовал тому, чтобы западноевропейские страны получили адекватное представление о России и русском национальном характере. Труды Г. изданы в виде Собрания соч. в 30-ти томах (1954—1965); Избранные педагогические высказывания Г. опубликованы в 1951 г. В. В. Большакова, Л.А. Карпенко ... смотреть

ГЕРЦЕН АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ

Герцен Александр Иванович       (1812—1870), революционер-демократ, публицист, писатель, философ. Впервые приехав в Петербург в 1836, Г. был в нём... смотреть

ГЕРЦЕН АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ

(фам. производная от нем. Herz — сердце) (1812—1870) — российский общественный деятель, революционер, писатель, публицист и философ. В начале 1830-х вошел в кружок революционного направления, увлекался свободолюбивыми идеями декабристов, отомстить за которых вместе с другом Я. Я. Огаревым дал «аннибалову клятву», а также идеями французских социалистов К. А. Сен-Симона и Ш. Фурье. В 1834 г. (за пение «пасквильных песен» об императоре Николае Г) арестован и сослан в Пермь (1835), затем в Вятку. В 1837 г. (но ходатайству В. А. Жуковского) был переведен во Владимир и освобожден (1839) от полицейского надзора. В 1840 г. вернулся в Москву, затем переехал в Петербург. Служил в канцелярии Министерства внутренних дел, но в 1841 г. был выслан в Новгород (за резкий отзыв о правительстве в частном письме). В 1842 г. вышел в отставку, поселился в Москве и сблизился с Я. Я. Чаадаевым, В. П. Боткиным, Т. Я. Грановским, К. Д. Кавелиным и Я. С. Тургеневым, восприняв многие идеи западничества. В первой половине — середине 1840-х гг. сотрудничал с журналами «Отечественные записки» и «Современник», публикуя в них публицистические и философские статьи, повести и романы («Письма об изучении природы», 1844—1845; «Кто виноват?», 1841—1846; «Доктор Крупов», 1847; «Сорока-воровка», 1848 и др.). В начале 1847 г. был освобожден от надзора полиции и выехал за границу. В 1849 г. в Женеве участвовал в издании газеты французского социалиста П. Прудона «Голос народа»; в 1850 г. в Ницце сблизился с Дж. Гарибальди — деятелем итальянского освободительного движения. С 1852 г. поселился в Лондоне, где с помощью польских эмигрантов основал Вольную русскую типографию (1853). Открыто выступал в поддержку Польского восстания 1863—1864 гг. Близкое знакомство с капитализмом в Зап. Европе и разочарование в результатах революций 1848—1849 гг. убедили его в том, что европейский исторический опыт не подходит русскому народу для освобождения от самодержавия и крепостничества. В 1849 г. опубликовал статью «Россия», в которой впервые изложил идею об особом историческом пути России, позволяющем миновать капитализм с его пауперизацией и др. негативными последствиями. Идеал общественного строя видел в социализме, при котором не будет частной собственности и эксплуатации. Эти принципиальные положения легли в основу его теории «общинного социализма». В русской крестьянской общине (с ее коллективистскими началами) увидел прообраз социалистической организации обги^ства. К середине 1850-х гг. сформулировал программу реформ, опубликованную в газете «Колокол»: освобождение крестьян с землей при сохранении общинного землевладения; распространение сельского и волостного самоуправления на города и государство в целом; поддержка национального единства; развитие свободы личности; уничтожение цензуры и телесных Наказаний. В 1858 г. пытался убедить императора Александра II провести ряд реформ:... смотреть

ГЕРЦЕН АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ

писатель, публицист, философ, революционер-демократ. С его именем связана разработка проблем русского крестьянского социализма. Основные идеи русского крестьянского социализма были сформулированы Герценом в работах "Россия" (1849), "С того берега" (1849), "О развитии, революционных идей в России" (1850), "Русский народи социализм" (1851) и др. Социалистичность как характерная черта жизни и психологии русского крестьянина виделась Герценом в уникальности существующей сельской общины, городской артели и самобытной воинской организации казачества. Община, способная к развитию и обеспечивающая свободное развитие личности, мыслилась как основание, зародыш будущего общества. Позже, обосновывая роль общины в некапиталистическом пути развития России, Герцен скажет, что Европа пойдет "пролетариатом к социализму, мы - социализмом к свободе". В конечном счете идея "русского социализма" сводилась к формуле: "человек будущего России - мужик, точно так же, как во Франции работник". В общине виделась та социальная структура, которая может связать настоящее и будущее страны с наименьшими "издержками" и более быстрыми темпами. Определяя республику как форму правления, Герцен подразделял ее на политическую и социальную. Политическую республику, как шаг вперед, он отождествлял с западными парламентскими демократиями, которые не являются "воплощением суверенитета народа, а только представляют его". Социальная республика - это самодержавие народа, отсутствие централизации, это "волостное правление: канцелярия общественных дел". В социальной республике будут "поверенные делегаты, но совокупность их не может представлять верховной власти, они не выше народа". Буржуазно-либеральному лозунгу "политической республики" Герцен противопоставляет идею "социальной республики", которая возникает на основе социалистического переустройства общества, а требованиям политических свобод и политического равенства в формально-правовом духе буржуазного парламентаризма - идею фактического социального равенства в обществе. Раскрывая ограниченность буржуазного республиканизма, Герцен писал, что "даже край буржуазного радикализма реакционен по отношению к социализму", поскольку даже самые прогрессивные из радикалов не решаются "коснуться эксплуатации страдающего бедного большинства богатым и угнетающим меньшинством", В целом представления Герцена о социализме не получили законченного оформления. В его взглядах с удивительной причудливостью переплелись идеализация общины, вера в созидающую силу передовой интеллигенции, надежда на преобразующую миссию русского царя, отрицание и неприятие крови и страданий революционного переворота. Прекрасный пропагандист социалистических идей, яростный противник мещанства и буржуазности, Герцен заложил основы народничества, которые, по меткому замечанию М.А. Бакунина, можно назвать мирным, нереволюционным социализмом.... смотреть

ГЕРЦЕН АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ

(1812–70) – российский революционер-демократ, предшественник русской социал-демократии. Родился в семье богатого помещика. На формирование его мировоззрения большое влияние оказало восстание декабристов в 1825. В 1829–33 учился на физико-математическом отделении Московского университета. В университете вокруг Г. и его друга Н.П. Огарева сложился кружок революционного направления. За революционную агитацию неоднократно высылался из Москвы: в Пермь, Вятку, Владимир, Новгород. В 1847 уехал за границу, где совместно с Огаревым основал антикрепостнический журнал «Колокол», нелегально ввозившийся в Россию. Объявленный царским правительством государственным преступником, Г. был вынужден до конца жизни жить за границей. Г. и Огарев оставили обширное литературное наследие. Центральное место в их экономических взглядах заняли вопросы борьбы с крепостничеством. Крепостное право явилось, по словам Г., «ошейником рабства» на шее народа, позором русского быта. Он с особым негодованием писал о торговле людьми, поскольку нельзя быть свободным человеком и иметь крепостных, дворовых людей, «купленных как товар, проданных как стадо». Критикуя крепостническую систему, Г. и Огарев выдвинули и обосновали требование ее уничтожения и разработали аграрную программу, которая постепенно подвергалась существенным изменениям. Обнародованный в середине 1850-х гг. на страницах «Полярной звезды» ее первоначальный вариант исходил из уничтожения крепостного права и наделения крестьян землей. Однако он не включал требований об уничтожении помещичьей собственности на землю и передачи всей земли крестьянам. Предполагалась передача только общинных земель. В дальнейшем, особенно после реформы 1861, аграрная программа Г. и Огарева включила требования полной ликвидации помещичьей собственности на землю и передачи всей земли в собственность крестьян. Г. и Огарев выступили с резкой критикой «Положения 19 февраля 1861 г.». Г. выступил как основоположник теории «русского крестьянского социализма». Ее разделял и Огарев. Они исходили из ошибочного представления о том, что после падения крепостного права Россия пойдет по социалистическому пути. Их идеалом стал социализм, а борьба с крепостничеством приобрела социалистическую окраску. Зародыш социализма Г. видел в крестьянской общине. Потеряв веру в победу революции в Западной Европе после поражения революции 1848, он возлагал свои надежды на Россию. В 1851 в статье «Русский народ и социализм» Г. утверждал, что именно русский народ таит в себе основы социализма. По его мнению, Россия с ее крестьянской общиной ближе к социализму, чем страны Западной Европы. Под социализмом Г. имел в виду: 1) право крестьян на землю; 2) общинное землевладение; 3) мирское самоуправление. Он считал, что основой такого общества станет крестьянская община. В действительности Г. создал и развивал одну из утопических теорий.... смотреть

ГЕРЦЕН АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ

(1812-1870) русский философ, принадлежал к западническому направлению. Был незаконным сыном помещика Яковлева и немецкой девушки, которую тот увез в Россию из Германии. Окончил физико-математический факультет Московского университета. В молодые годы увлекался учением Сен-Симона. Ему принадлежат следующие философские произведения: «Дилетантизм в науке» (1843), «Письма об изучении природы» (1845-1846), «Письма сыну» А.А.Герцену (1876). На взгляды А.И. Герцена большое влияние оказали идеи СенСимона, Шиллера, Гегеля, Фейербаха, Прудона. В философии для него была важна практическая сторона, ее роль в борьбе за свободу личности, за социальную справедливость. Поэтому в его произведениях можно встретить самые крайние теоретические положения. Он писал, что «логическое развитие идеи идет теми же фазами, как развитие природы и истории; оно, как аберрация звезд на небе, повторяет движение земной планеты» [Соч. М., 1985. Т. 1. С. 213]. В то же время он указывал, что «материалисты-метафизики совсем не то писали, о чем хотели; они до внутренней стороны вопроса и не коснулись, а говорили только о внешнем процессе; его они изображали довольно верно и никто с ними не спорит, но они думали, что это все, и ошиблись: теория чувственного мышления была своего рода механическая психология, как воззрение Ньютона механическая космология... Вообще материалисты никак не могли понять объективность разума... У них бытие и мышление или распадаются, или действуют друг на друга внешним образом» [Там же. С. 386-387]. Герцен принадлежал к западническому направлению и резко критиковал славянофилов за их идеализацию православия и поддержку самодержавия. Однако после подавления революции 1848 г. у Герцена наступило некоторое разочарование в Западной Европе, и он стал считать, что русская деревенская община содержит зародыши социализма. Принял некоторые положения славянофильства. В книге «О развитии революционных идей в России» (1851) он писал, что мы принимаем социализм так же, как славянофилы, «это мост, на котором мы можем подать друг другу руки». Однако он не смотрел на социализм как на совершенную форму правления и социальных отношений и писал, что «социализм разовьется во всех своих фазах до крайних последствий, до нелепостей. Тогда снова вырвется из титанической груди революционного меньшинства крик отрицания, и снова начнется смертная борьба, в которой социализм займет место нынешнего консерватизма и будет побежден градущею, неизвестною нам революцией» [Соч. Т. 2. С. 102-103]. В статье «К старому товарищу», написанной в 1869 г. и адресованной М. Бакунину, он писал, что не верит в прежние революционные пути и рекомендует постепенность в общественном развитии.... смотреть

ГЕРЦЕН АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ

Столь же трагична судьба другого западника, из которого пропаганда высекла идола революционной борьбы, — А.И. Герцена (1812-1870). Сын русского аристократа А.И. Яковлева и немецкой девушки Луизы Гааг, он персонифицировал союз российского и европейского начал кровным, органическим образом. Создав вместе с другом и единомышленником Н.П. Огаревым философско-политический кружок среди студентов Московского университета, дав знаменитую клятву на Воробьевых горах близ заложенного архитектором Витбергом первого храма Христа Спасителя, он встал на путь энергичной борьбы за освобождение народа. Увлечение немецкой философией, в частности гегельянством, было недолгим, и он устремился к социалистическим идеям европейских мыслителей. Преследуемый властями, дважды побывав на довольно сносных условиях в ссылке (в Вятке, где судьба свела его с Витбергом, и Новгороде), в 1847 г. он эмигрировал в Европу. В Лондоне Герцен поначалу развернул бурную антицарскую пропаганду, а затем, постепенно впадая во все более тягостные раздумья, оказался "на краю нравственной гибели". Революционный романтизм сменился трезвым реализмом и осуждением мещанского Запада, тоской по России и осознанием относительности любой революционной доктрины, в которую как абсолютную истину верили несколько поколений русских радикалов. Талантливый писатель, автор беллетристических сочинений и фундаментальных мемуаров «Былое и думы», лучшего российского сочинения подобного рода, «Писем об изучении природы», «Дилетантизма в науке» и других работ, составивших тридцатитомное собрание сочинений, он своей главной задачей считал создание концепции "русского социализма", видевшегося как соединение европейской теории с отечественной практикой. Однако для истории культуры и философии Герцен интересен не своим радикализмом, а мощной, продуктивной мыслью, стремлением непредвзято оценить эпоху, размышлениями о Европе и России, широким диапазоном интересов — от научных открытий до эстетических концепций. В конце жизни он проницательно заметил, что победивший социализм в будущем станет консервативной идеологией и даже "будет побежден неизвестною нам революцией". Подводя итоги борьбы в статье «К старому товарищу», он обращается к Бакунину с признанием о разочаровании в поспешных и насильственных методах преобразования общества и с призывом больше внимания уделять "постепенности" в его развитии. ... смотреть

ГЕРЦЕН АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ

ГЕРЦЕН Александр Иванович (1812—1870) — философ, публицист, общественный деятель. Окончил физико-математический факультет Московского ун-та (1829— ... смотреть

ГЕРЦЕН АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ

ГЕРЦЕН Александр Иванович (1812-70) - российский революционер, писатель, философ. Внебрачный сын богатого помещика И. А. Яковлева. Окончил Московский университет (1833), где вместе с Н. П. Огаревым возглавлял революционный кружок. В 1834 арестован, 6 лет провел в ссылке. Печатался с 1836 под псевдонимом Искандер. С 1842 в Москве, глава левого крыла западников. В философских трудах "Дилетантизм в науке" (1843), "Письма об изучении природы" (1845-46) и др. утверждал союз философии с естественными науками. Остро критиковал крепостнический строй в романе "Кто виноват?" (1841-46), повестях "Доктор Крупов" (1847) и "Сорока-воровка" (1848). С 1847 в эмиграции. После поражения европейских революций 1848-49 разочаровался в революционных возможностях Запада и разработал теорию "русского социализма", став одним из основоположников народничества. В 1853 основал в Лондоне Вольную русскую типографию. В газете "Колокол" обличал российское самодержавие, вел революционную пропаганду, требовал освобождения крестьян с землей. В 1861 встал на сторону революционной демократии, содействовал созданию "Земли и воли", выступал в поддержку Польского восстания 1863-64. Умер в Париже, могила в Ницце. Автобиографическое сочинение "Былое и думы" (1852-68) - один из шедевров мемуарной литературы.<br>... смотреть

ГЕРЦЕН АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ

(наст. фам. Яковлев; 1812–1870) – рус. писатель, публицист, революц. деятель. Незаконнорожденный сын богатого помещика И.А. Яковлева и воспитательницы ... смотреть

ГЕРЦЕН АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ

1812-1870 гг.) - русский революционер, писатель, философ. Окончил Московский университет, где возглавлял революционный кружок, представитель левого крыла западников, идеолог "русского социализма", стал одним из основоположников народничества. Изучение сочинений утопических социалистов Сен-Симона, Фурье и Оуэна, революционные события 30-х гг. во Франции и Польше способствовали формированию у Герцена собственного понимания исторических событий. После ссылки в Пермь (1835 г.) он вернулся в Москву и близко сошелся с В.Г. Белинским, М.А. Бакуниным, Т.Н. Грановским. В 1847 г. уехал за границу, где стал свидетелем поражения революции 1848-1849 гг. С 1852 г. стал проживать в Лондоне, где 1853 г. основал "Вольную русскую типографию", чтобы издавать для России бесцензурные произведения: "Полярная звезда", "Голоса из России", "Колокол", "Записки декабристов". В газете "Колокол" обличал русское самодержавие, требовал освобождения крестьян с землей. Содействовал созданию "Земли и воли". Выступал в поддержку Польского восстания1863-1864 гг. В последние годы жизни внимание Герцена привлекла деятельность I Интернационала.... смотреть

ГЕРЦЕН АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ

род. 6 апр. 1812, Москва - ум. 21 янв. 1870, Париж) - рус. писатель, публицист и философ; основоположник народничества; создатель Вольной типографии в Англии, издававший "Полярную звезду" (1855 - 1862), "Колркол" (1857-1867) и др. На Герцена оказали влияние франц. социалистическая литература, юношеские драмы Шиллера, Якоб Беме и Гегель ("Гегель - это Шекспир и Гомер в одном"). Сначала он примкнул к левогегельянцам, но постепенно пришел к фаталистическому, грубо материалистическому, даже нигилистическому мировоззрению. На склоне жизни стал религиозным искателем. Благодаря публицистическим выступлениям из Лондона за отмену крепостного права в России и блестящей, остроумной манере письма оказал сильное влияние на своих современников и на развитие "русского", крестьянского социализма. Осн. философские соч.: "Дилетантизм в науке", 1842 - 1843; "Письма об изучении природы", 1845 - 1846; "С того берега", 1847-1850; "Роберт Оуэн" (1860, вошло как глава в "Былое и думы"); "Письма к противнику", 1864; "К старому товарищу", 1869; Собр. соч. в 30-ти тт., М., АН СССР, 1954-1964. ... смотреть

ГЕРЦЕН АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ

1812-70), революционер, писатель, философ. В начале 1830-х гг. вместе с Н. П. Огаревым возглавлял студенческий кружок в Московском университете. В 1834 арестован, 6 лет провел в ссылке. Печатался с 1836 под псевдонимом Искандер. С 1842 в Москве, глава левого крыла западников. В философских трудах "Дилетантизм в науке", "Письма об изучении природы" и др. утверждал союз философии с естественными науками. Остро критиковал крепостничество в романе "Кто виноват?". С 1847 в эмиграции. После поражения европейских революций 1848-49 разочаровался в революционных возможностях Запада и разработал теорию "русского социализма", стал одним из основоположников народничества. В 1853 основал в Лондоне Вольную русскую типографию. В газете "Колокол" обличал самодержавие, вел пропаганду социалистических идей, требовал освобождения крестьян с землей. В 1861 содействовал созданию тайного общества "3емля и воля", поддержал Польское восстание 1863-64. Умер в Париже, могила в Ницце. Автобиографическое сочинение "Былое и думы" (1852-68) - один из шедевров отечественной мемуарной литературы.... смотреть

ГЕРЦЕН АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ

(род. 6 апр. 1812, Москва ум. 21 янв. 1870, Париж) рус. писатель, публицист и философ; основоположник народничества; создатель Вольной типографии в Англии, издававший *Полярную звезду* (1855 1862), *Колркол* (1857-1867) и др. На Герцена оказали влияние франц. социалистическая литература, юношеские драмы Шиллера, Якоб Бёме и Гегель (*Гегель это Шекспир и Гомер в одном*). Сначала он примкнул к левогегельянцам, но постепенно пришел к фаталистическому, грубо материалистическому, даже нигилистическому мировоззрению. На склоне жизни стал религиозным искателем. Благодаря публицистическим выступлениям из Лондона за отмену крепостного права в России и блестящей, остроумной манере письма оказал сильное влияние на своих современников и на развитие *русского*, крестьянского социализма. Осн. философские соч.: *Дилетантизм в науке*, 1842 1843; *Письма об изучении природы*, 1845 1846; *С того берега*, 1847-1850; *Роберт Оуэн* (1860, вошло как глава в *Былое и думы*); *Письма к противнику*, 1864; *К старому товарищу*, 1869; Собр. соч. в 30-ти тт., М., АН СССР, 1954-1964.... смотреть

ГЕРЦЕН АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ

(1812-1870) - рус. революционер-демократ, философ-материалист, публицист и литератор. Атеистич. взгляды Г. явились продолжением и развитием идей М. В. Ломоносова, А. Н. Радищева. Существенное влияние на формирование взглядов Г. оказали франц. просветители 18 в. и Л. Фейербах. Но Г. во многом пошел дальше них. Исходя из идеи закономерности развития природы и общества, он подверг критике осн. положения релит, миропонимания — креационизм, провиденциализм, учение о бессмертии души. Г. был непримиримым противником любых форм религии. В своих филос. произведениях он раскрыл связь филос. идеализма и религии, вплотную приблизился к науч. пониманию соц. корней и соц. роли религии. Религия, отмечал он, «основана на раздвоении общества и человека», и этот мир лжи и притворства будет существовать до тех пор, пока переворот не покончит с ним (Собр. соч. В 30-ти т. М., 1955, т. 6, с. 128). Г. выступал против просветит. подхода к преодолению религии. ... смотреть

ГЕРЦЕН АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ

(1812-1870) рус. революционер-демократ, философ-материалист, публицист и литератор. Атеистич. взгляды Г. явились продолжением и развитием идей М. В. Ломоносова, А. Н. Радищева. Существенное влияние на формирование взглядов Г. оказали франц. просветители 18 в. и Л. Фейербах. Но Г. во многом пошел дальше них. Исходя из идеи закономерности развития природы и общества, он подверг критике осн. положения релит, миропонимания — креационизм, провиденциализм, учение о бессмертии души. Г. был непримиримым противником любых форм религии. В своих филос. произведениях он раскрыл связь филос. идеализма и религии, вплотную приблизился к науч. пониманию соц. корней и соц. роли религии. Религия, отмечал он, «основана на раздвоении общества и человека», и этот мир лжи и притворства будет существовать до тех пор, пока переворот не покончит с ним (Собр. соч. В 30-ти т. М., 1955, т. 6, с. 128). Г. выступал против просветит. подхода к преодолению религии.... смотреть

ГЕРЦЕН АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ

Герцен, Александр Иванович (25 марта (7 апр.) 1812, М. — 9/21 янв. 1870, Париж) — писатель, публицистПсевдонимы: А.; А. Г.; В. Б.; Водянский, Ярополк;... смотреть

ГЕРЦЕН АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ

(1812-70)-рус. революционер-демократ, писатель, публицист, мыслитель-материалист. За революционные взгляды дважды был сослан (1835-40, 1841-42). С 1847 -в эмиграции Создал Вольную рус типографию в Лондоне (1в53); издавал первую русскую революционную газету «Колокол» (1857-67). Уже а 30-е гг. Г. стремится к разрешению водфесов о месте человека в мировом универсуме, о взаимоотношении герои подвижника (Подвижничество) и «толпы», о значении личной инициативы в смысле самопожертвования, о соотношении вояи и судьбы. Восприняв идеи Cefi-CtiMwe, о «реабилитации плоти», Г, будучи социалистом, пытается понять любовь как прообраз отаошений будущего человеческого братстваВ 40-е гг, перейдя на позиции атеизма, Г. даст революционно-материалястиче-окую интерпретацию идеям ант... смотреть

ГЕРЦЕН АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ

Герцен Александр Иванович (Herzen, Alexander Ivanovich) (1812-70), рус. писатель и революционер. В 1835 г. был сослан в Вятку по подозрению в сочувствии декабристам. После возвращения в Москву (1842) стал лидером "западников", считавших, что для продвижения России по пути прогресса ей надо заимствовать за-падноевроп. идеи и ин-ты. Покинул Россию в 1847 г. Живя в эмиграции в Лондоне, Женеве и Париже, много писал, выступал то за умеренные реформы, то за радикальную рев-цию; оказал большое влияние как на рос. либералов, так и на предшественников коммунистов.... смотреть

ГЕРЦЕН АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ

русский философ, критик и писатель (Москва, 1812 — Париж, 1870), псевдоним — Искандер. Опубликовал философские эссе («Дилетантизм в науке», 1843). Его произведение, обличающее царский режим в России, — «О развитии революционных идей в России» (1850) — имело большое политическое влияние. Считал русскую сельскую общину краеугольным камнем аграрного социализма. ... смотреть

ГЕРЦЕН АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ (181270)

ГЕРЦЕН Александр Иванович (1812-70), российский революционер, писатель, философ. Внебрачный сын богатого помещика И. А. Яковлева. Окончил Московский университет (1833), где вместе с Н. П. Огаревым возглавлял революционный кружок. В 1834 арестован, 6 лет провел в ссылке. Печатался с 1836 под псевдонимом Искандер. С 1842 в Москве, глава левого крыла западников. В философских трудах "Дилетантизм в науке" (1843), "Письма об изучении природы" (1845-46) и др. утверждал союз философии с естественными науками. Остро критиковал крепостнический строй в романе "Кто виноват?" (1841-46), повестях "Доктор Крупов" (1847) и "Сорока-воровка" (1848). С 1847 в эмиграции. После поражения европейских революций 1848-49 разочаровался в революционных возможностях Запада и разработал теорию "русского социализма", став одним из основоположников народничества. В 1853 основал в Лондоне Вольную русскую типографию. В газете "Колокол" обличал российское самодержавие, вел революционную пропаганду, требовал освобождения крестьян с землей. В 1861 встал на сторону революционной демократии, содействовал созданию "Земли и воли", выступал в поддержку Польского восстания 1863-64. Умер в Париже, могила в Ницце. Автобиографическое сочинение "Былое и думы" (1852-68) - один из шедевров мемуарной литературы.... смотреть

ГЕРЦЕН АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ (181270)

ГЕРЦЕН Александр Иванович (1812-70) , российский революционер, писатель, философ. Внебрачный сын богатого помещика И. А. Яковлева. Окончил Московский университет (1833), где вместе с Н. П. Огаревым возглавлял революционный кружок. В 1834 арестован, 6 лет провел в ссылке. Печатался с 1836 под псевдонимом Искандер. С 1842 в Москве, глава левого крыла западников. В философских трудах "Дилетантизм в науке" (1843), "Письма об изучении природы" (1845-46) и др. утверждал союз философии с естественными науками. Остро критиковал крепостнический строй в романе "Кто виноват?" (1841-46), повестях "Доктор Крупов" (1847) и "Сорока-воровка" (1848). С 1847 в эмиграции. После поражения европейских революций 1848-49 разочаровался в революционных возможностях Запада и разработал теорию "русского социализма", став одним из основоположников народничества. В 1853 основал в Лондоне Вольную русскую типографию. В газете "Колокол" обличал российское самодержавие, вел революционную пропаганду, требовал освобождения крестьян с землей. В 1861 встал на сторону революционной демократии, содействовал созданию "Земли и воли", выступал в поддержку Польского восстания 1863-64. Умер в Париже, могила в Ницце. Автобиографическое сочинение "Былое и думы" (1852-68) - один из шедевров мемуарной литературы.... смотреть

T: 288